Отвлекшись от размышлений, я подняла глаза и обнаружила, что Ханна смотрит на меня с поднятыми бровями.

– Она не говорила, какой срок?

– Морелла? Она думает, три месяца или чуть больше.

– Больше? – хмыкнула Камилла. – Они женаты всего четыре.

Ленор спрыгнула с подоконника и подсела ко мне в кресло.

– За что ты ее так невзлюбила, Камилла? Я рада, что она здесь. Грации счастливы, что у них снова есть мама.

– Она не их мама. И не наша. Она даже в подметки маме не годится.

– Она старается быть хорошей, – возразила Ленор. – Она спрашивала, не хотим ли мы поучаствовать в подготовке бала. Мы совсем не выходим в свет во время траура, и это может стать отличной возможностью для дебюта!

– Вообще-то ты не можешь пойти на бал, – напомнила Камилла.

– Но ведь скоро наш шестнадцатый день рождения! – Розалия присела, обиженно надув губы. – Почему мы должны отказываться от веселья на целый год? Я устала от траура.

– А твои сестры наверняка устали на том свете, но как-то не жалуются! – раздраженно бросила Камилла, вскочив с кровати, и хлопнула дверью прежде, чем кто-либо успел ее остановить.

Розалия непонимающе моргнула:

– Что это на нее нашло?

Я закусила губу. Возможно, мне следовало пойти за сестрой, но я слишком устала, чтобы выяснять отношения.

– Она скучает по Эулалии.

– Мы все скучаем, – заметила Розалия.

Наши мысли снова вернулись к погибшей сестре, и в комнате повисло молчание. Ханна зажгла свечи и потушила газовые светильники. В углах комнаты заколыхались тени канделябров.

– Может быть, идея Мореллы не так уж плоха? Я имею в виду, провести бал? Шестнадцать лет бывает лишь однажды в жизни… Мы не виноваты в том, что кто-то все время умирает, – сказала Ленор, приютившись под моим покрывалом.

– Нет ничего плохого в том, чтобы хотеть праздника. Просто подумай, что сейчас чувствует Камилла. Ни у кого из нас не было первого бала. У Элизабет и Эулалии в том числе.

– Тогда ты можешь дебютировать вместе с нами! – предложила Розалия. – Можно устроить грандиозный бал – показать всем, что никакого проклятия нет и у нас все хорошо.

– К тому же до нашего шестнадцатилетия еще три недели. Мы можем соблюдать траур до этого… и все, – сказала Лигейя.

– Я только не понимаю, зачем вы пытаетесь убедить в этом меня. Все равно решение будет за папой.

– Он не откажет, если Морелла попросит… – лукаво улыбнулась Розалия. – В постели.

Тройняшки дружно расхохотались. Неожиданно раздался стук в дверь, и мы стихли в полной уверенности, что папа сейчас отчитает нас за шум. Но это оказалась Верити. Она стояла посреди коридора в черной ночной рубашке на два размера больше, чем следовало бы. Волосы малышки были всклокочены, а на щеках блестели дорожки от слез.

– Верити!

Она молчала, но протянула руки, чтобы кто-нибудь обнял ее. Я поспешила приголубить ее: сестренка излучала особое детское тепло. Хотя Верити вспотела во сне, ее оголенные руки были покрыты мурашками, и она уткнулась мне в плечо, словно ища утешения.

– Что случилось, малыш? – спросила я, поглаживая сестру по спине.

Ее волосы, касавшиеся моей щеки, были мягкими, как перышки птенчика.

– Можно я сегодня останусь здесь? Эулалия меня обижает.

Тройняшки тревожно переглянулись.

– Конечно, можешь. Но ты ведь помнишь, о чем мы говорили перед похоронами? Эулалии здесь больше нет. Она в море вместе с мамой и Элизабет.

Верити кивнула:

– Но она все равно стягивает с меня одеяло.

Малышка обвила тонкими руками мою шею и прижалась ко мне крепко, словно морская звезда, выброшенная приливом на берег.

– Ленор, проведай, пожалуйста, Мерси и Онор, ладно?

Сестра поцеловала Верити в макушку и вышла из комнаты.

– Я почти уверена, что это они решили тебя подразнить. Это просто игра.

– Не очень-то веселая.

– Да уж, – согласилась я и уложила Верити в кровать. – Можешь остаться здесь сегодня. Здесь безопасно. Спи спокойно.

Верити еще немного похныкала, но потом устроилась поудобнее и прикрыла глаза.

– Пожалуй, мы тоже пойдем, – прошептала Розалия и встала с кровати. – Папа скоро зайдет нас проведать.

– Вас проводить обратно на второй этаж? – спросила Ханна, протянув Розалии и Лигейе по свече.

Розалия отрицательно помотала головой, но обняла горничную и взяла свечу, прежде чем выйти из комнаты.

– Подумай о том, что мы тут обсуждали, – сказала Лигейя и поцеловала меня в щеку. – Нам всем будет лучше, если мы завершим траур.

Она обняла Ханну на прощание и побежала по коридору. Тройняшки давно отказались от отдельных спален, заявив, что им спокойнее спится вместе. Внимание Ханны снова переключилось на меня.

– Может быть, ты тоже ляжешь спать, Аннали?

Я оглянулась на Верити, которая уютно устроилась на моих подушках.

– Пока нет. Слишком много мыслей, чтобы заснуть.

Ханна направилась к маленькому столику в другом конце комнаты, а я вернулась в кресло, задумчиво перебирая в руках покрывало. Вскоре она вернулась с двумя чашками коричного чая и присела рядом со мной. Ее действия невольно напомнили мне одну ночь шестилетней давности: когда хоронили маму.

Ханна была на том же самом месте, а я сидела рядом на полу, положив голову ей на колени, и она пыталась утешить как можно больше моих сестер одновременно. Камилла – рядом со мной с опухшими и покрасневшими глазами, Элизабет и Эулалия плакали и обнимали тройняшек, стоя на коленях возле нас. Ава и Октавия по обе стороны от Ханны держали на руках спящих Онор и Мерси. Только новорожденная Верити была не с нами, а с кормилицей.

Все боялись остаться одни в ту ночь.

– Какие славные похороны… – сказала Ханна, размешивая чай.

Я отвлеклась от воспоминаний.

– Столько молодых людей. Столько слез. Не сомневаюсь, Эулалия была бы довольна.

Я сделала небольшой глоток, неспешно насладилась вкусом специй и кивнула в знак согласия.

– Ты сегодня не очень-то разговорчива, – заметила Ханна, когда молчание слишком затянулось.

– Я просто думаю о том, каким странным был этот день. Вообще все как-то странно с тех пор, как они… ее нашли.

Я осеклась, словно смысл, стоящий за этими словами, был слишком тяжелым, чтобы облекать его в красивые фразы.

– Меня что-то смущает в ее смерти. А тебя?

Ханна внимательно посмотрела на меня:

– Когда умирают молодые, это всегда сложно принять. Особенно такие многообещающие и красивые девушки, как Эулалия.