– Ей приказали. Как и мне. Что ты так? Все равно уже.

Фира поднялась с кровати, расправила, разгладила одеяло на Аньке.

– Ладно, достала я тебя, пойду собираться, пока мне твой брат гарем крымский не привел. Ты уже дважды от смерти ушла, там, где другие давно в земле гниют. Захочешь сделать ему больно – сделаешь. Захочешь встать – встанешь. Ты одна в Беззубов пошла. А они клятые. Жду тебя в Одессе.

Женька вышла на солнышко и зажмурилась. В обеденный перерыв она с подружками по бухгалтерским курсам выходила на крыльцо подышать и посплетничать.

– Я уже присматриваю работу в конторе по закупке золота, – важно заметила ее подружка Ида.

– Присматривает она! Тебе папа все присмотрит и к себе под крыло возьмет, – фыркнула Лизка. – Или лучше мужа присмотри. Из нэпманов.

– А я бы в госконтору пошла, так надежнее, – насупила брови Женька. – А то эти частники – сегодня есть, завтра нет.

– А у тебя вообще муж – помощник машиниста! Зачем тебе работать? – удивилась Ида.

– А платья новые куда носить? На Привоз?

– Да ну вас! Я во дворе насмотрелась на тех, кто дома «не работает». Вот это вот с утра до ночи намывать и стряпать? Лучше карьера.

– Ой, у тебя нитка висит! – Лизка чуть наклонилась и прищурилась: – Длинная. Вон, на лодыжке.

Женька опустила голову и посмотрела.

– Что за ерунда?! – Она попыталась снять с чулка красную нитку, которая вдруг размазалась под ру-кой, – …Ой… девочки, я домой…

– Что? «Соседи затопили»? – подмигнула Ида.

Женя забежала в уборную и запихнула в панталоны батистовый платок с обвязанным шелковым краем – темный кровавый след. Что делать? Куда бежать?

Ее звериному одержимому упорству удивлялись и пациенты, и врачи. Анька падала, ползла, отбивалась от санитарок, обвисая на костылях. А еще сосредоточилась на поисках информации о немом татарине. Она нашла наконец-то новую цель. Это не месть Максу – ей нужно было разобраться со своим мистическим спасением.

Поиски ничего не дали, они и не могли дать, потому как были неофициальными, да и много ли может послеоперационный больной сделать неофициально, находясь в госпитале?

Но за день до выписки, проходя мимо пищеблока, Анька снова уловила тот странный запах, что исходил от татарина-спасителя. В этот раз запах был не сильный, но очень характерный. Она поискала глазами источник и увидела возницу-татарина, который грузил на арбу остатки с пищеблока.

Шагнула к нему и резко остановилась – прямо на нее смотрел Борис.

С бородой до самых глаз, в татарской тюбетейке, в халате и с остроконечной палкой в руке… Аня уже знала, что эта палка со странным названием стимул предназначена для управления ослом.

Борис еле заметно отрицательно мотнул головой – не подходи и не говори ничего, – затем порылся в карманах и, неразборчиво бормоча, достал какой-то сухарь, сунул его в рот и незаметно выронил засаленный газетный комок.

Аня отпрянула, развернулась и почти побежала в сторону своего корпуса.

Остановилась она только в палате, разжала руку и положила на стол пузырек темного стекла. Судорожно высыпала содержимое пузырька на стол. В нем, кроме какой-то сухой травы с пряным запахом, – ничего. Затем рассмотрела обрывок газеты, в который он был завернут. На одной стороне был крупно заголовок «Джанкой» и внизу написано карандашом «Юсуф», с другой чернильной ручкой как бы случайно – «бричка»…

«Так себе конспирация», – мелькнула мысль у Ани, и она стала собирать вещи, хотя и собирать-то было практически нечего. Все ее добро из разбитой машины было украдено в тот же день проезжающим народом, а то немногое, что нашел посланный директором охранник санатория, уместилось в небольшую коробочку, так что сборы не заняли много времени.

В канцелярии госпиталя очень быстро оформили проездные документы, выдали деньги на дорогу и на госпитальной машине, с сопровождающим, отправили на вокзал.

Анну усадили в поезд, и провожающий не уходил с перрона вплоть до самого отправления, хотя она несколько раз предлагала ему не ждать отправления, а вернуться на рабочее место, но тот отказывался сразу и безапелляционно, произнося одно и то же: «Не положено!»

Сойдя в Джанкое, Анна без труда нашла и Юсуфа, и бричку, потому как других бричек поблизости не наблюдалось.

Молчаливый Юсуф усадил ее на пассажирское сиденье, поднял верх и коротко произнес:

– Вещи?

– Это все, – ответила Анна, показав маленький сверток.

Юсуф окинул ее цепким, оценивающим взглядом – короткая стрижка, бледность лица, запах лекарств и обвисшая одежда добавили ему всю остальную недостающую информацию.

– Стесняюсь спросить: и где мы едем? – произнесла где-то через час Анька, потирая затекшие ноги.

Юсуф покосился на нее через плечо и не проронил ни слова.

– Это Борька тебя послал?

Юсуф молчал. Анька пыталась задавать вопросы, даже спела громко пару куплетов из «Бубличков», потом из «Интернационала».

– Так, значит? Мой репертуар тебя не трогает? Публика неблагодарная! А я, между прочим, агитатор с десятилетним стажем, – хмыкнула она, – и меня уже растрясло – вези аккуратнее, а то опять все треснет!

Оставив бесполезные попытки разговорить возчика, она крепко уснула.

Поздней ночью ее разбудил Юсуф. Спала она, как оказалась, с максимально возможным комфортом – под головой была свернутая попона, и он укрыл ее своей буркой.

Юсуф молча указал ей на открытую дверь двухэтажного дома. Анька, прихрамывая, зашла.

В большой комнате за накрытым столом она увидела Бориса и какого-то старика-татарина – возможно, хозяина дома.

«Это ж две большие разницы», – усмехнулась про себя Аня: – Боря был одет совершенно по-другому, исчезло загнанное выражение его лица, взгляд поменялся на фирменный изучающе-масляный. Перед ней снова сидел хозяин жизни.

Она поздоровалась, Борис молча кивнул, а старик никак не отреагировал, встал, что-то сказал по-татарски Борису и молча вышел.

– Садись, дорогая Аннушка, угощайся, не сердись на хозяина, у них свои порядки, – согласно им, не пристало женщине сидеть за одним столом с мужчинами, но отказать он мне не может, поэтому решил оставить нас наедине.

Аня не заставила себя долго упрашивать, присела к столу и молча накинулась на еду. После госпитальной кухни и долгой дороги накрытый дастархан одним своим видом вызывал дикое желание съесть все и сразу.

– Ну, давай, рассказывай, – наконец через время обратилась она к Борьке.

– Ты прожуй сначала. Это я тебя буду спрашивать, – хмыкнул он. – Совсем одичала в своем госпитале. Не спеши, не отберут.