– Мамочка! Да что же это такое?! – только и вскричала красавица. – Милиция! Убивают!

– Я тебе милиция! Я тебе убивают! – кричал Голова, продолжая ее стегать, но проклятая чертовка вопила не переставая и даже, чтобы его разжалобить, пустила слезу.

– Не обманешь! На этот раз не обманешь, – ухмыльнулся Голова, – плакать она, видишь ли, вздумала… Ну, я тебе!

Он подскочил к шкафу, вытащил из него увесистую старинную Библию и изо всех сил запустил ею в чертовку. К счастью для притворщицы, он почти промахнулся, но угол Святого Писания выставил ей на глазу фиолетовый бланш, и чертовка, сообразив, что так ее мерзкая жизнь может неожиданно закончиться, ринулась в контратаку на своего обидчика, который защищался от нее только одной рукой, потому что второй был вынужден придерживать брюки, и в этот крайне чувствительный для него момент телефон в руках у водителя надрывно зазвонил и голос Галочки встревоженно спросил:

– А что он сейчас делает?

– Лупит ремнем блондинку, которая оказалась в его доме, и утверждает при этом, что это чертовка. И даже Библией в нее запустил, – ответил водитель.

Галочка опустила трубку, решив, что вряд ли стоит выслушивать подробности.

А тут в довершение всех бед дверь распахнулась и Гапка, которая недавно лицезрела своего бывшего дружка, закапывающего одежду на огороде, кобра коброй вползла в отчий дом. Увидев на полу остатки от чайного сервиза, а на белоснежных плечах племянницы красные следы, оставшиеся от безжалостного к женской красоте ремня, Гапка было взвилась в воздух, чтобы ураганом обрушиться на осатаневшего алкоголика, который, видать, заявился сюда, чтобы завершить незаконченный им погром сего многострадального жилища, но бдительный водитель вцепился в нее в тот момент, когда она уже летела по воздуху в сторону Головы, выставив впереди себя все свои десять пальцев с длинными, как у городской дамы, ногтями, и уже предвкушала, как исполосует ублюдка, который так и не смог создать для нее комфорт и уют. И Гапка шмякнулась на пол на колени, как кусок фарша, выпавший из рук поварихи, и истошно от боли и злобы завопила:

– Ты зачем племянницу бьешь? Светулю мою… Тебе, козлу, что ли мало тех радостей, которые доставляет тебе твоя городская вешалка? Я тебя в милицию сдам, Грицьку, чтобы он упек тебя на всю катушку за изнасилование и мордобой!

– Какая Светуля? – упрямо вызверился Голова. – Да это же сатанинское отродье, и только ты по своей тупости не понимаешь, что смертных женщин таких не бывает. Ты только посмотри на нее! Каждая грудь размером в арбуз и причем белоснежная, как лебедь (от волнения Голова впервые в жизни заговорил почти как поэт. Нет, и вправду это была странная ночь!). А разве у обыкновенных девушек бывают такие длинненькие ровненькие ножки и задик такой, словно его сделали из глобуса и только покрасили матово-белой краской, чтобы он не зеленел и голубел…

Внутренний голос, однако, принялся нашептывать Голове, что очень даже бывают и что он и в самом деле накинулся на собственную племянницу, но Голове совершенно не хотелось признать этот крайне оскорбительный для его начальственного достоинства факт. К тому же он заметил на лице водителя, который продолжал бороться с молоденькой Гапкой, выражение, напоминавшее не гримасу бульдога, который наконец ухватил желанную дичь, а лицо школьника, который все-таки добрался до заветной цели, и Голова, к своему собственному удивлению, ощутил нечто вроде уколов ревности.

Гапке, однако, удалось на мгновение вырваться из медвежьих объятий водителя, и она так толкнула зазевавшегося Голову в спину (прелести Светули снова отвлекли его от Гапки), что он рухнул на тахту как подкошенный, но та, не выдержав многолетних издевательств, рухнула на пол, который в свою очередь разошелся под ней, и Голова на этом своего рода ковре самолете провалился в погреб, но и пол погреба оказался ненадежным и обвалился, и Голова почувствовал, что летит в сырое и темное подземелье. От удара сознание покинуло его, и когда он очнулся, то его окружала кромешная тьма, по которой носились летучие мыши. Пахло сыростью и змеями, и Голова приник к своей бывшей тахте как к единственному кусочку знакомого и привычного для него мира и, задрав голову, жалобно возопил о помощи. Вскоре к нему пробрался водитель с фонариком в руках. Оказалось, что Голова лежит на тахте в каком-то склепе возле огромного сундука.

«Клад, – подумал Голова, – тот самый, который Параська ищет». Он подскочил к сундуку, но тот был заперт и массивная его крышка словно приросла к толстым, издевательски толстым бокам, упрямо хранившим свою древнюю тайну. От огорчения Голова даже пнул его ногой и при этом пребольно ушиб большой палец, но эта жертва никак ему не помогла, а тут в подземелье через погреб пробрались нежеланные свидетели его, Головы, удачи – полуголая Светка и Гапка, которая тут же заявила, что сундук принадлежит ей, и только ей по праву первородства, потому как в этом доме она появилась на свет и ей он остался от родителей, которые, слава Богу, в добром здравии и могут подтвердить ее слова.

– Курица ты недоделанная! – вскричал Голова, у которого никогда не хватало терпения выслушивать Гапкины монологи. – Так ведь кто нашел? Кто нашел!!? Если бы не я, ты бы и дальше жевала сухари с чаем да побиралась у Наталки, потому что работать ты любишь так же, как улитка возить на себе трактор…

Впрочем, Голова тут же пожалел о своих словах (почему люди так часто жалеют о том, что уже сказано, и так редко о том, что еще не сказано?), потому что в глазах у Гапки сгустились мрачные тени.

Голова попытался еще раз пояснить свою мысль, на этот раз более вежливо:

– Понимаешь ли, Гапка, – начал витийствовать он, беспокойно поглядывая на заветный сундук, – мы с тобой как бы яблоко и Ньютон – перезрелое яблоко действительно упало ему прямо на голову, но кто вспоминает яблоко, когда речь идет о Ньютоне?

– Так значит я – гнилое яблоко, а ты Ньютон? Так, стало быть?

Полыхая гневом, как раскаленная до красна печь, Гапка придвинулась к Голове, и ему даже показалось, что от одной ее близости приятное тепло разливается по всему его заиндевевшему телу. Но бдительный водитель бесцеремонно обхватил Гапку якобы для того, чтобы избежать возможного рукоприкладства. Кто знает, чем закончилась бы для Головы эта весьма щекотливая для него ситуация, но тут он припомнил, что знает, где находится вожделенный ключик.

– А ключик-то у Хорька! – воскликнул Голова.

И, не сговариваясь, все стали выбираться из унылого подземелья, неизвестно каким образом оказавшегося под селом, и как только поднялись на поверхность, сразу же бросились к хате Хорька, словно их там ожидали золотые медали за победу в марафонской гонке. Невзирая на разницу в летах и в весовых категориях, на крыльце у Хорька они оказались почти одновременно и, прогнав бесполезного дворового пса, который попытался, правда, для порядка пару раз тявкнуть, но вскоре сообразил, что силы неравны, и убрался от греха подальше, принялись барабанить в дверь Хорька, настоятельно требуя, чтобы он прекратил смотреть бесполезные сны и вышел к ним.