Голове было невдомек, что за всем этим переполохом сквозь щель в полу наблюдает злой гном Мефодий, который пришел украсть что-нибудь из съестного и с ненавистью сейчас смотрел на челюсти красавицы-Светули, бесцеремонно уминающие горячее Гапкино варево.

«Как бегемот, – думал голодный Мефодий. – Ну точно, как бегемот. И мозгов, наверное, столько же». Дело в том, что Мефодий в силу своего крохотного роста не мог оценить красоты этого белоснежного Монблана, как муха неспособна, наверное, оценить красоту картины, на которой сидит. Но Бог с ними, с гномами и мухами, главное, чтобы мы с тобой, читатель, были способны всегда понимать и оценивать все правильно, даже если нам попадется что-то большое.

А тем временем Голова, к его ужасу и кошмару, застрял. Бесповоротно и окончательно. Подвел-таки его наконец живот! А дело в том, что труба перед камином немного изгибалась и сужалась, и макитра Головы уже проникла в камин, но зато все остальное… «Сидеть мне здесь до пенсии, – подумал опечаленный Голова, – но если, предположим, меня все же пожалеют и будут кормить, то как же мне ходить в туалет? На себя самого? Вот до чего я дошел по причине своей доверчивости!» И его воображение тут же нарисовало ему злорадную картинку – он сидит за столом и медленно, очень медленно и даже как бы печально разрезает фрак на мелкие кусочки, а тот бьется в агонии, как пациент на столе у неопытного хирурга, но убежать уже не может… Эх, мечты! Далеко вы готовы завезти раззевавшегося молодца, но Голове пришлось возвратиться к ничтожности того положения, в котором он оказался, – дело в том, что дышать ему становилось все труднее, кровь прихлынула к голове, и если ситуация никак не изменится, то тогда…

Но тут с сухим треском стена над камином раскололось – сложенная из кирпичей труба не была предназначена для вяления туш, и Голова выпал из нее в камин, оставив при этом в ней остатки так и не исполосованного им фрака. Гапка при виде своего бывшего супруга, голого и цвета негра из Центральной Африки, чуть с ума не сошла от страха, а Светуля, та чуть не подавилась от ужаса похлебкой и спряталась за свою тетку, а Голова встал на ноги и, прикрывая срам руками (шляпа осталась где-то на крыше), ринулся к шкафу, чтобы раздобыть хоть какую-нибудь одежонку.

– Чего пялитесь, бесстыжие?!! – вычитывал при этом Голова замершим от изумления зрительницам, но те только покрякивали, не в силах отвести глаз от Головы и прогнать сковавшее их оцепенение.

А пальцы Головы нащупывали в шкафу только всякую гадость – шелк, флер, кружева, шлеечки – все то, что он так любил расстегивать, но отнюдь не надевать на себя.

– Ты чего роешься там, папуас ты бесстыжий?!! Руки-то у тебя как с помойки, а ты в Светулин шкаф, паскудник, забрался да и вымажешь там все, словно в селе твоими стараниям химчистка открылась. Но химчистки не открываются сами по себе, если начальство только и делает, что лежит на диванчике и мечтает понятно о чем…

А дальше пошел хорошо знакомый Голове репертуар. Перебрано было все его генеалогическое древо, и Гапка замолчала, да и то ненадолго, только тогда, когда чуть не захлебнулась собственными ругательствами, увидев, что отчаявшийся найти хоть какое-нибудь облачение Голова напяливает на себя Светулину прозрачную балетную пачку (Светуля подрабатывала иногда тем, что вытанцовывала в клубах совершенно неприличного маленького лебедя), такую прозрачную, что надевать ее без нижней рубашки не имело никакого смысла, но Голове об этом не было известно и он втиснулся в него, от чего все его черные прелести стали еще более заметны. От усилий он забыл, что находится не в сельсовете, а в своем бывшем доме, и, распахнув дверь, величественно приказал водителю: «Вези!». Но на крыльце вместо водителя обнаружилась только перепуганная Галка, и Голова шарахнулся от нее обратно в комнату, но та вовсе и не думала ему вычитывать и только залилась горючими слезами при виде того, во что злопыхатели превратили ее Васеньку. А Васенька, признаемся честно, хотя и не пил, но выглядел страшно, и та ненависть, которую он испытывал по отношению к фраку, придало его лицу выражение свирепое, как у гориллы, приготовившейся к бою.

– Поедем домой, Васенька, – жалобно просила Галочка, – я тебя вымою, точнее, попытаюсь вымыть…

При этих словах водитель злобно хрюкнул, потому что сразу подумал о том, что если можно отмыть Васеньку, то кожаное сидение после него придется драить ему.

– Где одежда моя?!! – чтобы хоть как-то восстановить чувство собственного достоинства, закричал Голова на Гапку, немного повернувшись к ней.

– Да, – из солидарности эхом повторила Галочка, – где его одежда?

От такой наглости даже бывалая Гапка не сразу нашлась что ответить.

– В шкафу!!! – исступленно закричала она. – Уж не думаете ли вы все, что мне нужна эта вонючая рухлядь. Вы лучше посмотрите, во что этот негодяй квартиру превратил, – и она ткнула указательным пальцем в сторону дыры в полу, кое-как заделанную прибитыми наискось досками и прикрытую коврами, той самой, в которую на тахте падал Василий Петрович. – Лучше пусть мастеров пришлет, чтобы они пол починили, а то напишу его начальству, что он постоянно пребывает в состоянии белой горячки и не то что руководить, но даже и передвигаться самостоятельно уже не способен, и поэтому городская авантюристка привозит и увозит его, как труп, на «мерседесе»…

И она, схватив откуда-то фонарик, приподняла ковер и посветила в то место, которое некогда было надежным полом, – к ее ужасу луч фонарика выхватил в темноте лицо Мефодия, который напряженно подсматривал за всем происходящим сквозь дырку в ковре. Надо сказать, что гномы совершенно не в состоянии оторвать взгляд от луча света, потому что большую часть своей жизни они проводят в подземельях. И Мефодий, разумеется, не был исключением.

Единственное, что он успел сделать, так это придать своему бледному лицо честное и целеустремленное выражение, что, однако, испугало Гапку еще больше.

– Ты кто? – нервно закричала Гапка.

Но Мефодий, полностью парализованный светом, ответить, конечно же, не мог. А тут до Светули наконец дошло, что вся ее одежда безжалостно измазана сажей, и она с жалобным криком бросилась к шкафу, чтобы оценить размеры своих утрат. И тут же, словно ее ударила взрывная волна, с воем отскочила от шкафа, стуча от страха зубами и заикаясь.

– Т-т-там этот, – прошепелявила Светуля, – этот самый…

– Кто? – не отрывая своего злобного взгляда от Мефодия, спросила Гапка. – Кто там еще может быть? Один в дыре под ковром нашелся, может быть, так еще десяток таких дармоедов завелся… Не дом, а проходной двор! И все из-за него, – она ткнула указательным пальцем левой руки в Голову, – одно только слово, что Голова, а сам заходит в дом через трубу, словно нехристь какой. Может быть, ты и в самом деле черт, а? Рога то у тебя были…

– Какие рога? – встревожилась Галочка. – Какие у тебя, Васенька, были рога?

– Те, что Гапка с Тоскливцем мне наставила, – прошептал на ухо Галочке Голова так, чтобы Гапка ничего не могла услышать.