Последним на помост вывели Драгана. Тот шагал гордо и уверенно, и даже одежда, превратившаяся в лохмотья, и кривая, кое-как обкромсанная борода не умаляли его достоинства. Драган словно шёл не на казнь, а на праздник в свою честь. На Атли он даже не взглянул.

– Великий народ вольский! – крикнул Драган, привлекая всеобщее внимание. – Не…

Зоран махнул рукой. В лучах солнца блеснуло лезвие. Чернокнижник, который вёл пленников, опустил меч.

Голова Драгана со стуком ударилась об пол, подкатилась к краю и упала с помоста. Толпа ахнула. Иста закричала, закрывая лицо руками. Говена забрызгало кровью. Тело Драгана покачнулось и рухнуло. К ногам Зорана побежал багровый ручей.

– Предатели собственного народа не заслуживают последних слов! – прогрохотал Зоран. – Предатели заслуживают только смерть!

Зазвенели мечи, покидая ножны. Рэм продолжал глупо улыбаться, когда его голова полетела следом за головой Драгана. Иста, вопя что было мочи, попыталась сбежать, и лезвие с отвратительным чавкающим звуком вошло ей между лопатками и вырвалось между грудей. Она резко развернулась, и чернокнижник, опешив, выпустил из рук оружие. Иста хрипела и старалась ухватиться за остриё, но руки, перепачканные кровью, то и дело соскальзывали. Сделав несколько неуверенных шагов, Иста упала на спину и выгнулась на мече, что вошёл в её тело по самую рукоять, и, дёрнувшись несколько раз, завалилась на бок. До последнего вздоха её лицо не покидало выражение животного ужаса.

Милорад и Говен приняли смерть тихо. Говен плакал, и плечи его дрожали, но он не пытался ни сбежать, ни помешать палачам. И спустя мгновение и их головы уже катились по помосту, разбрызгивая рубиновые капли отнятой жизни.

Зоран объявил пир, и никто из собравшихся не отказался от еды. Площадь заполнили столы, лавки, бочонки мёда и бесконечные блюда с ароматными яствами. Люди, многие из которых лишились крова, близких, набивали котомки едой и пили мёд под весёлую музыку гусляров, а с помоста капала на снег кровь.

Зоран повернулся к Атли и бросил самодовольно:

– Гляди, защитничек: им всё равно, с чьей руки есть.

– Ты ошибаешься, – выдавил Атли.

– Разве?

Зоран поднялся с трона и направился прочь, а на лоб Атли снова легла холодная рука Огняны.

Когда Атли снова открыл глаза, то уже находился в Царских Палатах, на своём обычном месте. Гремела музыка, горели свечи, а тронный зал был уставлен столами и заполнен людьми – у чернокнижников начался свой праздник. Окна чернели ночью, но пирующие ещё и не думали расходиться. Мёд лился рекой, они веселились и плясали, водили ручейки, словно дети в весенние гуляния, и задорно хохотали, будто и не вырезали пару ночей назад половину Даргорода. За столами Атли разглядел упырей – их серые глаза светились, ловя отблески пламени, – и мавок, которые плясали вместе со всеми, распустив длинные зелёные волосы. Похоже, с новой властью и для них наступит раздолье – кровавое и жестокое. Раньше их удерживала Гвардия. Теперь же им больше можно было не опасаться: последний воин Вольской Гвардии стал псом их нового хозяина.

– Вот, поешь.

Атли повернул голову и увидел Сороку. Она была в нарядном зелёном сарафане, румяная и весёлая, так что Атли даже засомневался на мгновение, действительно ли это она. Но огромный красный шрам на лице не позволил ошибиться. Сорока присела на корточки и поставила на пол миску с жареной куриной ногой. В другой миске плескался мёд.

– Кормишь моего пса? – рассмеялся Зоран, тёмной глыбой возникая за спиной Сороки. – Не жирно ему?

Та поднялась на ноги и вытерла руки о сарафан.

– У нас же сегодня праздник, пусть и он поест, – сказала она, смущённо глядя на Зорана из-под длинных ресниц.

– Не боишься, что укусит? – ухмыльнулся Зоран и погладил Сороку по обожжённой щеке. – Другие уже кусали.

– А тебя он уже кусал? – спросила Сорока, мягко отводя от лица его руку.

– Нет, – снова расхохотался Зоран. – Но скоро он будет кусать моих врагов. Я занимаюсь его воспитанием. А может, и ещё для чего сгодится, а?

Он наклонился и ухватил Атли за подбородок, заставив посмотреть на себя. Атли оскалился, пытаясь вырваться, но это только позабавило Зорана.

– Мордашка-то красивая. Как заживут раны, можно и полюбоваться, что скажешь? – Он повернул лицо Атли к Сороке: – Нравится тебе?

Сорока зарделась и пожала плечами.

– Не стесняйся, говори, красив пёс? – весело, но требовательно сказал Зоран.

– Красив, – тихо ответила Сорока, отводя взгляд.

– Вот и я думаю, сгодится, – осклабился Зоран. – Как наберётся сил, предложу его своим солдатам.

Зоран выпустил Атли, и тот обессиленно растянулся на полу. Обхватив Сороку за талию, Зоран увлёк её в толпу, а Атли покосился на миску с мёдом. Напиться? Если подумать, он давно ничего не ел, кто знает, может, этой миски хватит, чтобы забыться. Ненадолго исчезнуть, потерять связь с жестокой реальностью, представить, что всё хорошо и никто не умер. Гвардия всё ещё стоит, а Кирши, Аньяна, Лель…

По щекам Атли потекли слёзы. Ни сломанные рёбра, ни разорванное лицо, ни плеть Зорана не пробуждали в нём такой боли, как осознание того, что он остался совершенно один. Все его друзья мертвы, погребены под развалинами гарнизона, растерзаны волколаками или выпотрошены Тенями. Правда, у него ещё осталась одна призрачная надежда… Кирши. Он всё ещё где-то там, где-то далеко, где-то в безопасности. Но и эта надежда спицей вонзалась в сердце, потому Атли знал: Кирши за ним не придёт. И не потому, что не знает, где он, а потому что… не захочет. Кирши не захочет его спасти, после всего…

Слёзы хлынули с новой силой, превращая мир в размытое пятно с рыжими бликами свечей.

«Умереть бы, – подумал Атли. – Лучше умереть, чем быть одному. И Кирши… тогда… Возможно, я ему это задолжал – свою смерть».

Влажный нос коснулся лица, дохнул жаром, и мягкий язык слизал слезу со щеки. Атли заморгал и повернул голову. На него смотрели любопытные лисьи глаза. Лиса снова понюхала Атли, склонила голову набок и тихонько тявкнула.

– Лель! – крикнула Сорока откуда-то из толпы. – Лель вернулся!

На мгновение Атли показалось, что он сходит с ума. Сорока бросилась через весь зал, и, будто по команде, толпа расступилась. И сердце Атли пропустило удар.

Лель, весело смеясь, подхватил Сороку на руки и закружил, а когда наконец отпустил, принялся обниматься с другими чернокнижниками, которые выкрикивали его имя.

«Нет. Этого не может быть. Нет. Нет», – стучало в голове Атли.

Радость оттого, что Лель жив, сменялась разрывающим на части ужасом от осознания смысла разворачивающейся перед Атли картины. А потом Лель оглянулся, и их взгляды встретились. В тёплых медово-карих глазах не было ни удивления, ни жалости.

4 Тепло и холод зимней ночи

Дождь хлестал Василису по лицу, руки оттягивал тяжёлый двуручный меч. Она уже с трудом держалась на ногах, но волколаки всё не заканчивались, утробно рыча и истекая слюной, они обступали чародейку со всех сторон.