Ручей, текущий в бассейн во дворе отца, замерз. Над ним склонились изогнутые сосны, они разбрасывают свои темные ароматные иглы на снег, серебристый в свете лампы в отцовском кабинете. Девушка пошла медленней, чтобы не споткнуться о полы одежды и добиться скромной семенящей походки, которую приписывает ей книга обрядов. Она осторожно поднялась по скользким ступенькам. У резной двери отцовского кабинета удивленно остановилась.

От великолепной жаровни исходили любимые ароматы сосны и благовоний. Жаровню заново начистили, и ее золотые и серебряные кольца и драгоценные украшения сверкают. Обычно такой экономный, отец приказал зажечь все двенадцать огней в самой большой керамической лампе. В ореоле аромата и света сидел сам Чао Куан. Серебряная Снежинка низко поклонилась, как из любви, так и в соответствии с правилами приличия, прежде чем поднять голову и осмотреться.

На Чао Куане его лучшая одежда, вышитая красным и синим, с приколотыми справа пятью золотыми пуговицами иероглифами, предвещающими удачу. Платье затянуто широким зеленым поясом: Сын Неба некогда даровал отцу эту привилегию и по непонятной причине не отобрал ее. Длинные рукава спадают на руки отца, скрывая шрамы и недостающий палец. Хотя в комнате жарко, у отца соболий воротник; тем же драгоценным, хотя и старинным мехом отделано платье. Несомненно, все это великолепие надето ради чиновника, которому Чао Куан никогда не откроет, насколько он на самом деле беден.

Отец склонился на подушках, держа в руках свиток на деревянных спицах. На свитке тщательно выписанные иероглифы. Должно быть, это и есть указ императора! Со свитка свисает несколько сломанных печатей, и среди них самая главная — печать самого императора.

Серебряная Снежинка глубоко, с дрожью вздохнула и в тревоге ждала, пока отец не заговорил.

— Садись, дочь. — Чао Куан указал на подушку. Серебряная Снежинка села, старательно и красиво расправив складки платья. И снова осмелилась бросить взгляд.

— Ты, несомненно, слышала разговоры в женских помещениях, — заметил отец. Но он не хмурился недовольно. — В основном лисья болтовня. Но даже лисы, если долго лают, могут раз в жизни пролаять правду.

Неужели Чао Куан слышал женские толки об Иве? Серебряная Снежинка думала, что эти презренные толки давно всем надоели. Стрела страха, когда-то сопровождавшая подобные разговоры, давно потеряла свою остроту. Он хочет расспросить ее об этом? Но зачем это делать в такое напряженное время? Купив служанку, отец заметил только, что человек должен помогать тем, кто в беде, и что он слышал о далекой провинции, в которой — как в это ни трудно поверить — рыжие волосы считаются признаком красоты. Серебряная Снежинка, однако, заметила, что с тех пор как у них стала жить Ива, отец запретил охоту на лис в своих землях; и сам надевал только соболий мех или овчину.

Чао Куан поднял деревянные спицы императорского указа, и Серебряная Снежинка низко поклонилась, прижавшись лбом к стеганому войлоку пола.

— Как ты, наверно, слышала, императорский внутренний двор давно пустует. И вот блюстители нравов доложили императору, что те, чье благосостояние зависело от обитателей внутреннего двора, плачут.

Серебряная Снежинка кивнула, продолжая держать голову опущенной. Однако взгляд ее метался по знакомой уютной комнате. Она заметила в углу незнакомый сундук, выглядящий очень древним. Девушку охватило сильное волнение. Ей стало трудно сидеть неподвижно и покорно слушать, как требуют строгие правила приличия. Для нее и ее отца подобное поведение никогда не определялось только требованиями приличия: за приличным поведением скрывается син, или искренность, и йен — добрая воля. А за этими добродетелями, как ей отлично известно, — любовь. Хотя, конечно, приличнее никогда не показывать эти чувства.

— Больше того — и это тоже лисья болтовня — говорят, однажды ночью императору приснилась женщина, такая же прекрасная, как умершая госпожа. И император поклялся, что узнает, действительно ли существует подобная красота в Срединном царстве. И в соответствии с этим издал указ, по которому должно быть отобрано пятьсот наложниц. Это дело поручено Мао Йеншу, администратору внутреннего двора. — Отец замолчал, и Серебряная Снежинка осмелилась взглянуть ему в лицо. Глаза его потемнели от воспоминаний, морщинка между ними стала глубже.

— Мао Йеншу — искусный художник, он способен оценить красоту. Но он может только оценивать, потому что он евнух. Подобно всем евнухам, он, несомненно, любит власть. И в процессе этой оценки и выбора может действительно возвыситься.

Но какое это имеет отношение ко мне? — хотела спросить Серебряная Снежинка. Впервые в жизни испытывала она нетерпение от отцовской манеры излагать новости неторопливо.

Чао Куан склонился вперед и взял своими мозолистыми пальцами подбородок дочери. Он приподнял ее лицо, так что она посмотрела ему в глаза.

— Дочь моя, древний старик перед тобой может быть обесчещенным и опозоренным; но слухи о его прекрасной юной дочери достигли слуха администратора внутреннего двора. Тебя призывают.

Серебряная Снежинка ахнула. Слезы жгли ей глаза. Она не понимала, рождены они страхом или волнением. Из всех девушек Срединного царства оказаться в числе пятисот красавиц, отобранных для внутреннего двора! Может быть, стать следующей Великолепной Спутницей, которая согреет сердце горюющего императора.., да об этом и мечтать нельзя!

— Да, ты правильно делаешь, что плачешь, дитя мое. Потому что это наше расставание. Женщины внутреннего двора — если только не будут неугодны императору — никогда больше не увидят своего дома. Позволь предупредить тебя, что их жизнь состоит не только из прекрасных платьев, вкусной еды, великолепных залов и императорской милости. Многие могут так никогда и не увидеть Сына Неба, тем более родить ему сына. И все же они привязаны к внутреннему двору, как самый жалкий из рабов.

— Но эта недостойная призвана, — прошептала Серебряная Снежинка. Сердце ее бешено забилось. Она прекрасна. Даже отец, который больше всех на свете хочет, чтобы она была скромной, так говорит. Она смела и искренна. Нужно только заслужить милость императора, и отец вернет все, что утратил. Потому что хорошо известно: любимая наложница всегда может возвысить свой род.

— Ты отправляешься в изгнание, и, хотя битва не будет открытой, тебе предстоит серьезная опасность и риск, дочь моя, — сказал Чао Куан. — Мне рассказывали, что женщины во внутреннем дворе ведут собственные войны; в лучшем случае их оружие — хитрость; в худшем — заговоры, ловушки и смерть от яда. Ты привыкла к свободе, может, даже слишком; жизнь в стенах дворца может показаться тебе такой же трудной, как мне — мой плен. И все же… — Отец глубоко вздохнул.

Серебряная Снежинка затаила дыхание. Нечасто отец говорил о своих десяти годах плена.

— Со времени своего пленения и до этого дня я живу в бедности и горечи, и горе мое как незаживающая рана. И сейчас во сне я вижу вокруг себя варваров. Вся эта далекая страна покрыта черным льдом. Я слышу стон зимнего ветра, который лишает меня надежды на возвращение.