Каспар отпрыгнул, кожа у него пылала – вдруг оказалось, что он опять касается Яйца рукой. Отвратительно. Как можно быть таким слабым? Он ведь наследник Торра-Альты, а барон пограничной крепости не вправе позволить себе слабость. Надо доказать свою силу: вызвать демона и овладеть его волей.

Тоненький голосок где-то на задворках сознания укорительно, как матушка, заметил, что именно того твари по ту сторону скорлупы от него и хотят: он начал им поддаваться. Но Каспар упрямо не стал его слушать. Он вынес Некронд из тесной каморки туда, где было попросторнее, и сосредоточился на образе чудовища.

Однако перед глазами так и кишели другие существа. Дракон с раздувающимися ноздрями, в которых бились язычки пламени, заставил Каспара прижать Некронд к груди. Образ расплылся и превратился в широкоголового коренастого офа – его тоже вполне можно использовать для того, чтобы принудить короля Рэвика подчиниться. Следом появилось создание, которое Каспару часто приходилось лицезреть в виде геральдической фигуры: у него был лошадиный зад, а голова и передние лапы – как у льва. Как это существо называется, Каспар не знал, но сложные формы его заворожили. Какое оно красивое, подумал Каспар и сосредоточился именно на этом образе.

Волосы взметнул порыв ветра: огромные крылья взбили воздух. Перед Каспаром возникли блестящие глаза, а вокруг них – неясные, полупрозрачные очертания. Красный цвет. Опять ветер. Факел почти потух, и вокруг стало темно. На губах расплылась медленная улыбка: иметь силу было так приятно!

Каспар вскочил, сжимая в руках Друидское Яйцо.

– Нет, – закричал он, вдруг осознав, что натворил. – Нет, я запрещаю тебе!..

Воздух задрожал, потом успокоился. Видение растаяло, будто впиталось в каменную кладку стен темницы. Каспар снова почувствовал затхлый запах и подумал: уж, не от призрака ли он исходит? Чтобы удержать равновесие, пока факел снова не разгорится, ему пришлось широко расставить ноги.

Тень чудовища исчезла, хотя «железная дева» теперь в самом деле раскачивалась на скрипучих цепях. Каспару стало нехорошо. Он использовал силу Некронда, при чем без всякой достойной причины – просто из детского любопытства. Ну и дурак!

Он решительно положил Яйцо на место, захлопнул крышку ларца и запер замок. Руки у него дрожали. Каспар выдернул у себя волос, облизнул, чтобы тот лучше прилип, и привязал так, чтобы ларец нельзя было открыть, не порвав его. Затем поспешил прочь.

Помня, что Морригвэн ждет, Каспар, в конце концов, побежал. Если его долго не будет, жрица придет в ярость. Надо придумать объяснение… только вот что сказать? Да нет, без толку, ей врать нельзя. Каспар со стыдом понял, что Некронд превращает его в лгуна. Соврать нельзя, но и признаться, что играл с Яйцом – тоже. В конце концов, он ведь сын барона! Следует просто с достоинством и благоразумием сообщить жрице, что был занят.

Чуть не доходя двери в колодезную, Каспар остановился перевести дух. Его внимание опять привлек знакомый легкий запах. Он явно отличался от серной вони, которой тянуло из-за двери: совсем не такой едкий, зато сырой и затхлый. Каспар оперся рукой о стену. Вдоль нее тянуло легким ветерком. Удивительно: камень оказался совсем мягким, словно тонкая шерсть или мех, но, ледяным, пальцы тут же закоченели. Каспар вспомнил, какой была на ощупь волчья шкура, принесенная охотником, и сглотнул горькую слюну. Может, это он во всем виноват? Что, если эта чума, черномордые волки, вызвана его играми с Некрондом? Каспар лишь изредка позволял себе коснуться Друидского Яйца. И всякий раз, как и сегодня, отсылал зверей обратно. Да нет, ничего дурного он, конечно, сделать не мог.

Щурясь от яркого солнца, Каспар вышел из подвала и быстро пошел к другой двери, собираясь добраться до западной башни по длинным коридорам и анфиладам комнат и не пересекать открытый двор. Там его могла заметить мать, а он не хотел, чтобы его видели идущим со стороны темницы.

Нижний зал замка остался нетронутым со времен ваалаканской осады, закоптившиеся от пожаров потолочные стропила еще не починили. Светлые прямоугольники на почерневших стенах помечали места, где когда-то висели гобелены с яркими картинами битв, охоты и драконов. Теперь остался всего один гобелен; хорошо видимый в ярком свете, что падал из высокого окна, он просто блистал новизной. Действительно, его прислал в честь победы барон Бульбак Йотуннский. Бранвульф был рад подарку, хотя и предпочел бы получить что-нибудь более практичное: например, пару волов, чтобы таскать на Тор тяжелые камни, необходимые для ремонта укреплений. Изображен был на гобелене сам барон, вновь поднимающий над замком Драконий Штандарт. Далеко внизу, на дне ущелья, грудами валялись гниющие трупы ваалаканцев. В глазах барона пламенело торжество, его кулак был поднят кверху в знак победы.

Каспар поспешил скорее пройти мимо гобелена: у него было такое чувство, словно отец следит за ним.

Перед дверью в коридор, который вел в сторону подножия западной башни, Каспар задержался. Он хорошо помнил когда-то висевший там гобелен с изображением случившегося больше четырехсот лет назад нападения кеолотианцев.

Изображение великого предка Каспара, барона Пеллинора, стоящего в рост на крепостной стене в одном ряду со своими лучниками и пускающего стрелы во врагов, прочно отпечаталось в памяти Каспара. Битва была кровавая, кеолотианцев перебили неимоверное множество. В результате в войне победили. Ни тогда, ни теперь у Кеолотии не было кораблей, способных сравниться с великими флотами Бельбидии, что господствовали на Кабалланском море. Единственный путь, которым кеолотианцы могли проникнуть в Бельбидию, вел с севера через ваалаканский Драконий Пал, а потом – через перешеек Торра-Альты. Этот гобелен особенно нравился Каспару: он гордился отвагой благородного предка, проявленной в бою против такого количества врагов.

Но хоть у него в жилах и течет кровь Пеллинора, а гнев Морригвэн может оказаться пострашнее армии кеолотианцев. Ее вопросы кого угодно заставят хотя бы слегка содрогнуться.

Остаток пути Каспар проделал бегом, оскальзываясь на холодных темных камнях сводчатых коридоров. По винтовой лестнице он летел через ступеньку и в результате прибыл, запыхавшись и с кружащейся головой.

На этот раз окно оказалось закрыто ставнями, и в комнате было темно, хотя горели очаг и четыре свечи. Каспару много раз приходилось видеть у Морригвэн необычные предметы, однако сейчас из-за полумрака все казалось еще более страшным и зловещим, чем обычно. В тенях, лежавших повсюду, таились артефакты, предназначенные для гаданий и предсказаний. Над углями негромко булькал котелок, сверху над очагом висел драконий коготь, грозный и изогнутый, как сабля, а рядом – конский череп. Свечи, чаши и кинжалы, разложенные причудливыми узорами на круглом столе посреди комнаты, отливали красным. Глаза у Каспара разбегались при виде бесчисленных заячьих лапок, крохотных телец птиц-корольков и горностаевых хвостиков. Наконец он поднял взгляд, чтобы поприветствовать старую жрицу.

Каспар был готов говорить с Морригвэн… но не с матерью. А именно она там и стояла, облаченная в жреческое одеяние. Легкие белые шелка, туго схваченные под грудью золотым поясом, ниспадали к стопам. Огненные волосы были распущенны по плечам, а голову охватывал обруч со знаком полной луны на лбу. Волосы были хорошо освещены пламенем, но ее глаз Каспар не мог различить в темноте. Однако он знал, что мать смотрит на него: чувствовал, как ее взгляд пронзает его душу.