видам деятельности. Ограничивая доступ к этим привилегиям только членами господствующей коалиции, элиты создают надежные стимулы сотрудничать, а не бороться друг с другом. Поскольку элиты знают, что насилие приведет к снижению их собственных рент, они имеют стимулы к тому, чтобы прекратить борьбу. Кроме того, каждая элитарная группа понимает, что другие группы сталкиваются с такими же стимулами»[56].

Стратегии клановых сообществ в современной социально-политической реальности поддаются корректному описанию в формате «равновесия Д. Нэша», являющегося одним из основоположников теории игр. Согласно предложенному Д. Нэшем равновесия ни один из участвующих «в игре» (процессе) не может увеличить свой выигрыш за счет изменения стратегии, при том что другие участники воздерживаются от изменения своих стратегий[57]. Одним словом, баланс (или равновесие) достигается вследствие соблюдения правил, предполагающих оптимальный выигрыш сторон, и напротив, его нарушение – попыткой любого из участников влечет за собой общий проигрыш. Именно таким образом выстраиваются в современной политической реальности отношения кланов, что, конечно, не означает наличие в таковых абсолютного и навсегда установленного равновесия, так как вся система описываемой коалиционной модели социальных организаций имеет обязательную корреспондирующуюся связь с центральной властью и обществом инициирующих ее подвижность и динамику силовых направляющих внутри и между клановых сообществ.

Однако нарушение равновесия и конкуренция кланов, нанося урон каждому из «игроков», обязательно сменяется новым балансом, без которого их функционирование и жизнеспособность ставятся под сомнение. Срыв формального или негласно сложившегося «правила» распределения контроля над потоками власти и ренты, как правило, инициирует активные действия обществ или даже поиск проигравшими дополнительной опоры в общественной лояльности. Так бывает всегда, когда одна из элитных групп, контролирующих клан, для достижения каких-либо целей, не имея на то реальных конкурентных преимуществ среди других элитных сообществ, стремится активно привлекать общественность в качестве весомого аргумента своих притязаний.

Очевидно, что выход элитных противоречий на публичный уровень чреват потерями для всех без исключения провластных групп.

С целью предотвращения конкуренции или ее минимизации коалиционные организации стремятся распределить между собой потоки ренты. Как правило, клановые сообщества относительно устойчиво «закрепляются за определенными сферами общественно-политической деятельности, гарантирующими поступление ренты (например, правоохранительные органы, финансы и т. д.)». Эта же дифференциация рентных потоков и их перераспределение являются значимым государственным механизмом управления элитными группами и «подведомственными кланами» в достижении политической стабильности.

Процесс дифференциации и распределения рентных потоков не может быть сведен исключительно к достижению успеха в конкуренции кланов, но определяется многими факторами: стремлением власти к достижению стабильности и способностью к социализации, уровнем давления общества, общественно-политическим и материальным потенциалом коалиционных организаций (кланов) и, наконец, и только в последнюю очередь, клановой конкуренцией. Причем очевидно прослеживается еще одна закономерность: чем стабильнее вертикаль власти и выше ее общественная поддержка, тем выше ее способность управления элитными сообществами. На стадии становления постсоветской государственности руководители независимых республик Центральной Азии, вынужденные порой опираться на противоборствующие коалиции, щедро раздавали преференции их представителям.

Например, для прекращения гражданской войны в Таджикистане Э. Рахмону пришлось вступить в переговоры и договариваться даже с группировками радикального ислама и полевыми командирами, поддерживаемыми афганскими талибами. Партия исламского возрождения, согласно подписанному в 1997 г. соглашению, гарантированному Россией, получила в правительстве пять министерских портфелей[58].

После трагических событий в январе 2022 г., которые помимо материального ущерба и человеческих жертв стали определенным рубежом «нового этапа политического развития страны», по словам казахстанского эксперта Досыма Сатпаева, параллельно «в целом в Казахстане начинается этап передела собственности. Борьба с теми финансово-промышленными группами, которые пока не демонстрировали лояльность Токаеву. Те же, кто продемонстрирует лояльность, скорее всего, войдут в его команду»[59].

По оценке Д. Норта и соавторов, «правитель – это всего лишь один из многих значимых участников господствующей коалиции»[60].

Важнейшим для понимания характерных качеств клановой организации является положение, высказанное неоинституционалистами по поводу обязательных условий сохранения стабильности коалиций. Для поддержания в функциональном (жизнеспособном) состоянии клановых сообществ количество и качество ренты, поступающей в распоряжение, должно быть достаточно, чтобы обеспечивать их консолидацию и активное состояние. В связи с отмеченным неоинституционалистами условием фундирования коалиций величиной ренты логика их рассуждений привела к еще одному положению, проясняющему содержание клановой организации. Внутренний строй кланов характеризуется диалектическим противоречием. С одной стороны, масштабы объединяемых кланами участников увеличивают их возможности, в том числе в оказании реального влияния на политический процесс, с другой стороны, расширение круга объединяемых акторов сообществ уменьшает консолидирующую роль распределяемой ренты и, следовательно, внутриклано-вую лояльность. «Коалиции естественного государства, – говорится в уже цитируемой книге, – сталкиваются с фундаментальным выбором. Расширение коалиции без роста деятельности, порождающей ренту, увеличивает число ее членов и повышает способность коалиции противостоять внутренним и внешним угрозам. Однако это также ведет к распылению ренты, что снижает ценность членства в коалиции и одновременно сокращает способность участников наказать коалицию, лишив ее своей поддержки»[61].

По мере того как примордиалистские основания клановой консолидации отодвигаются на второй план, указанное противоречие проявляется все очевиднее. Несмотря на сохранение относительной обусловленности кланов кровнородственными, родовыми, жузовыми отношениями, определяющим скрепом клановой организации становится контроль за «насилием» (по Норту) и доступ к ренте.

Однако невозможность бесконечного расширения внутрикла-новой редистрибуции вынуждает элитные группы, их контролирующие, искать иные средства консолидации сообществ, в том числе в традиционных идеях и смыслах. Именно поэтому главы клановых сообществ Центральной Азии зачастую прибегают к использованию «вечных истин». Например, на заре становления узбекской государственности в политической конкуренции противоборствующих клановых группировок причудливо сочетались лозунги: «Справедливости, ислама и демократии»[62].

Коалициям «естественного государства», связанным с индивидуальными идентичностями и испытывающим влияние внешних факторов (в случае с кланами, например, уровня экономического развития, наличия и уровня природной ренты, вмешательства сил, инсперированных мировыми политическими центрами), свойственна еще одна черта: мобильность, или, как ее определяют Д. Норт и его соавторы, хрупкость. «Коалиция хрупка, – пишут они, – в том смысле, что незначительные изменения в положении участников коалиции – изменения в относительных ценах, количестве климатических потрясений, угроз от соседей, болезней и так далее – могут вывести коалицию из равновесия. Потрясения могут легко привести к насилию и созданию новой коалиции. Но могут они также привести к перестановкам внутри самой коалиции»[63].

С замещением примардиолистского консолидирующего начала кланов рентой и властным ресурсом их мобильность, или хрупкость, нарастает.

Особую роль в опосредовании социально-политической среды функционирования клановой иерархии в последнее время играют международные НКО, хорошо адаптирующиеся в ее организации[64].

Так, устранение Р. Алиева и несостоявшаяся компания «Преемник» с Т. Кулибаевым значительно изменили расстановку сил не только собственно в «семейном клане Елбасы», но способствовали появлению двух новых элитных групп: объединяемую