– Никуда вы не поедете, пока я не сменю тряпку, которой перевязана ваша рана, – сурово отрезала Жасент. – Отвезти вас к сестре? Но где она живет? Наверняка в самой чаще леса?

– Она живет в вашем треклятом поселке, в Сен-Приме, – надменным тоном отозвался Фильбер. – Ее зовут Матильда… Я хочу, чтобы меня отвезли к Матильде, только к ней.

В доме на улице Лаберж, в Сен-Приме, в тот же час

Сидони Клутье еще раз посмотрела на себя в зеркало, висящее над мойкой в кухне ее деда. Фердинанд Лавиолетт, молча наблюдавший за девушкой, дал волю своему дурному настроению:

– Мне это не по нраву, внучка. На кого ты теперь похожа? А ведь какие у тебя были чудесные волосы…

– Дедушка, такая теперь мода! Половина женщин в стране носят такие же стрижки. Иначе как бы я смогла носить шляпку-клош? И вообще, я считаю, что мне очень идет. Я спросила у Журдена, что он думает по этому поводу – позавчера, когда звонила ему с почты, и он со мной согласился.

– Твой жених готов по струнке ходить, лишь бы ты была довольна! Он тебе перечить не станет, – проворчал старик. – В мое время женщины носили длинные волосы – заплетали их в косы или укладывали в шиньон.

Упреки деда не произвели на Сидони ни малейшего впечатления. Ей новая стрижка очень нравилась. Темно-каштановые кудри обрамляли лицо с изысканно-тонкими чертами, прямым носиком и большими зелеными глазами. У Сидони был высокий лоб, брови вразлет и темно-розовые губы в форме сердечка.

– В Робервале у меня могут появиться новые клиентки, дедушка, и, глядя на меня, они не должны подумать, что я отстала от моды. Кто тогда поверит в мои таланты?

Девушка повернулась на каблуках, с сожалением отрывая взгляд от зеркала. На ней было прямое платье из серой шерсти, украшенное ниточкой бус из искусственного жемчуга, и белый жилет. Тонкие щиколотки были обтянуты белыми чулками. Этот наряд казался старому Фердинанду столь же фривольным, как и ее стрижка.

– Ты уже не носишь траура, – буркнул он. – Это неправильно. Прошло всего семь месяцев, как умерла наша Эмма…

– Я ношу полутраур. И вообще, в черном я или белом, это ничего не меняет. Я очень тоскую по младшей сестре, – вздохнула Сидони, приподнимая крышку кастрюли. – Суп теплый! Я налью тебе тарелку и пойду домой, на ферму.

Как и полагается практичной девушке, Сидони не собиралась отправляться в путь по заснеженной дороге в одежде горожанки. Она вернулась из Роберваля вскоре после полудня и около двух часов провела здесь, на улице Лаберж, помогая старику по хозяйству. Увлечение модой и пристрастие к изысканным нарядам не мешали Сидони заботливо ухаживать за человеком, которого она ласково называла дедушкой. По ее убеждению, Фердинанд Лавиолетт, семидесятилетний безутешный вдовец, был уже не в состоянии сам убирать в доме. И к тому же плохо питался.

– Раз уж ты еще не ушла, поедим вместе, – смягчившись, предложил старик.

– Не откажусь, я проголодалась, несмотря на то что мастерица по стрижкам угощала меня чаем и тортом. Видел бы ты ее парикмахерскую! Там все такое шикарное!.. Для моего деда-ворчуна у меня есть еще одна новость. Я оставила ее напоследок. Весной мастерица выставит мои шляпки у себя в витрине!

Пройдя курс в школе домоводства, в Робервале, Сидони сперва предложила свои услуги соседкам и другим жительницам Сен-Прима. А совсем недавно, благодаря жениху, офицеру полиции, проживавшему в Сент-Эдвидже, круг ее клиенток расширился. У Сидони была голубая мечта – открыть собственный магазин готового дамского платья.

Она как раз собиралась разливать суп по тарелкам, когда в дверь постучали. Громкому «тук-тук» вторил радостный лай.

– Это наверняка Жасент со своим верным Томми! – тут же решила девушка.

– Стала бы твоя сестра стучать в дверь, которая всегда открыта! – возразил Фердинанд. – Готов поспорить, это ее муж. Наверное, его что-то беспокоит.

Сидони выбежала в коридор, по пути крикнув гостю, чтобы он входил. Это действительно оказался ее зять Пьер. За ним по пятам бежал молодой пес черно-белого окраса, припорошенный снегом, как и хозяин.

– Пьер, добрый вечер! Что ты хотел?

– Найти свою жену, Сидо! – ответил Пьер Дебьен с особой улыбкой, придававшей ему неизъяснимое очарование.

Выражение его голубых глаз неизменно оставалось мечтательным, почти меланхоличным. И тем не менее он часто бывал весел и охотно подшучивал над окружающими – особенно с тех пор, как они с Жасент поженились.

– Жасент до сих пор не вернулась? Дедушка говорит, этот странный тип, Одноглазый, заехал за ней около половины второго, незадолго до моего прихода.

– Знаю, она оставила на столе записку. Но ведь уже стемнело! Я подумал, что моя жена могла зайти сюда, чтобы перекинуться парой слов с Фердинандом…

В прихожую вышел хозяин дома.

– Пьер, здравствуй! Часто тебе приходится дожидаться, когда жена вернется домой… Мой бедный мальчик, мне и самому профессия внучки не очень нравится. Да и Одноглазый в наших краях пользуется дурной славой. Странный он человек… Подъехал прямиком к вашему дому – сани старые, чиненые, собаки сплошь полукровки…

– Не стоит судить по внешнему виду, мсье Фердинанд. Жозюэ очень помог нам, доставив в Сент-Жан-д’Арк, и мы смогли привезти малышку Анатали домой к Рождеству. Может, он и странный, однако ничего не боится. И, честно говоря, мне даже спокойнее знать, что Жасент с ним. Но, кажется, я вас побеспокоил…

– Ну что ты! Проходи и поешь супу, – приветливо пригласила его Сидони. – Наверняка у вас ничего не приготовлено на ужин. А если подъедет упряжка, ты сразу же это услышишь. Да и Томми залает. Ты заметил, Пьер, что ваш пес бросается на все, что шевелится, но только когда находится в доме?

– Это правда! Повстречай он других собак – куда бы вся храбрость подевалась! – подхватил Фердинанд. – Вы как хотите, а я возвращаюсь за стол. Сидони права, мой мальчик: тарелка горохового супа пойдет тебе на пользу.

Возможность побыть еще немного со стариком и свояченицей обрадовала Пьера. Собственный дом показался ему слишком темным и пустым, ведь в этот час Жасент обычно встречала его, ласковая, улыбчивая, и все вокруг нее дышало светом и теплом. Пьер торопливо сбросил куртку, снял сапоги и шапку.

– Погода сегодня не самая лучшая, – сказал он, входя в кухню. – Здесь, в Сен-Приме, не очень ветрено, но в нескольких милях от поселка ветер наверняка набирает силу. И снегопад не прекращается…

В эти слова, произнесенные негромким голосом, он вложил беспокойство, которое испытывал из-за отсутствия своей красавицы-супруги. Сидони посмотрела на зятя с сочувствием. Она по-прежнему была равнодушна к обаянию друга детства, чье правильное лицо в ореоле темно-каштановых кудрей с годами стало более мужественным. Вдруг Пьер поднял глаза и с нескрываемым удивлением уставился на нее.

– Сидо, я сразу не заметил… В прихожей у вас темно… Твои волосы! Ты подстриглась.