– Хм… Коллега, нормальный воздух. Правда, мне кажется, чуть густоват, но, вы же знаете, что мы тут сидим на «горной» норме…

И это было правдой. Для экономии драгоценных ресурсов содержание кислорода в колонии поддерживалось аналогичному на высоте трёх тысяч метров над уровнем моря Земли. А профессор продолжал делиться впечатлениями:

– Нормальная влажность. Никакого першения или сухости в горле. Запахов тоже нет. Хотя я ощущаю тепло, идущее откуда-то из глубины…

Андрей с ужасом смотрел на старика, ожидая, что тот в любой момент схватится за горло и упадёт, но шли секунды, потом минуты, а бормочущий монотонным голосом немец и не думал умирать. Решившись, Ярцев тоже разгерметизировал свой скафандр, и, взяв шлем на сгиб локтя, завертел головой во все стороны. По пещере прошла дрожь. Раз, другой, затем возник приглушённый гул, и через мгновение пропал. ОНО просыпалось после многотысячелетней спячки, почувствовав присутствие новых хозяев. Вновь вспыхнул свет, только уже не тот, с искусственным розовым оттенком, а более естественный. Ближе к солнечному по спектру, не так раздражающий глаза. Затем и стены тоже начали светиться. Вначале едва-едва, затем – всё ярче и ярче. Стали видны ряды забранных сеткой с двенадцатигранными ячейками отверстия в своде потолка, откуда бил лёгкий ветерок. Изумлёнными глазами оба учёных смотрели на всё это, не в силах тронуться с места. Наконец, Штейнглиц тронул коллегу за руку:

– Что, Андрей, идём дальше?

Тот спохватился:

– Да, профессор. Отступать некуда, позади – Москва…

И удивился острому взгляду учёного и его усмешке в седые усы… Первые сто метров. Вторые. А затем к уже привычным бегущим огням добавилось нечто новое – гораздо более яркая синяя вспышка, убегающая вдаль. Раз, другой, третий… На четвёртый раз к светлячку добавился и сигнал – заунывное гудение, похожее на человеческие сирены, раздававшиеся всякий раз, когда люди отступали от проложенного светлячком маршрута. Ярцев не выдержал:

– Кажется, нас куда-то зовут.

– Вы правы, коллега. Наверняка в зал управления. Либо туда, где стоят автоматы, могущие нам каким-либо образом всё объяснить.

– Что – всё?

Тот вздохнул:

– Думаю, что нам покажут нечто вроде фильма, где будет объяснено, зачем и для кого построено это вот… Хранилище или убежище. Узнаем, когда исследуем всё. Помните фантастические фильмы? Там тоже каждый раз при встрече с пришельцами непонятливым землянам крутили обучающие фильмы.

– Ха, профессор! Скажете тоже! Это, сами сказали – фантастика!

– А разве это место, где мы сейчас находимся, не фантастика?

Крыть было нечем, и Андрей замолк. Он испытывал к пожилому немцу настоящее уважение, впрочем, как и все остальные колонисты, независимо от должности, национальности, возраста. Акселю Штейнглицу было уже под семьдесят, когда он впервые три года назад ступил на поверхность Марса. И с той поры профессор ни разу не был дома, на Земле. Близких родственников, кажется, на голубой планете у него тоже не было. Во всяком случае, Ярцев ни разу не видел, чтобы тот пользовался сеансами связи с Землёй, отдавая выделенное ему время другим людям. А вообще для немца не существовало ничего, кроме работы. И практически всё время, кроме сна и еды, он отдавал изучению древнего Марса…

– Хорошо, профессор. Идёмте. Раз вы считаете, что нас зовут.

– Не зовут, а приглашают.

Невозмутимо парировал тот и последовал туда, куда манил огонёк…

…Михаил аккуратно выложил перед собой, в любовно сделанную накануне нишу гранаты, запасные рожки. Оставалось только ждать. Ждать неизбежного…

До соседней деревни добрались. Хорошо, что их смогли предупредить. Соседский мальчишка, Василий, собрался в гости к подружке. Но, слава богу, заметил дым над поймой. А когда принюхался – понял, что к чему. Благо ума хватило сразу назад рвануть…

…Тогда, месяц назад демобилизованному солдату казалось, что всё кончилось. Все эти ужасы, те кошмары, которые он находил на своём длинном пути. Эти вырезанные до последнего человека деревни, сожжённые дотла города… ЭТИ словно взбесились – они не щадили никого. Ни детей, ни стариков. Женщин умерщвляли с особой жестокостью. Практически ни одной он не встречал, чтобы несчастная не прошла все муки ада. Почему? Вначале не мог понять, пока не поймал одного из бандитов, отставшего от своих по причине переизбытка гашиша в организме. После короткого упрямства пленный признался, что так повелел их духовный вождь. Мол, эти гяуры уже совсем ослабли, так зачем истинным воинам щадить их самок? Нельзя смешивать чистую горскую кровь с той жижей, что течёт у жителей равнин. И надо уничтожить равнинных всех, до единого. Не щадить никого и ничего, разрушать и жечь всё, что только можно. Тогда, через обновление восстанет их род, и горные племена вновь займут своё место и положение под солнцем…

…Поправил ветки, маскирующие позицию. Ещё раз проверил сектор обстрела. Слева и справа – растяжки. С фронта – самодельная мина. Бутылки со смесью бензина и сахарного сиропа, между которыми прикреплена граната со снятой чекой. Если заденут – рванёт, и тогда огненная купель нападающим обеспечена. Заодно и сигнал своим – уходить в лес… Поправил на боку нож, последнюю надежду. Справа, под рукой – пистолет. Старенький «макаров» с тремя патронами. Два – им. Последний – себе. В плен солдат сдаваться не собирался. Знал, чем всё кончится… Он почти доехал до Москвы, поезд уже шёл по санитарной зоне, проводница закрыла туалеты. В столице нужно было пересесть на другой состав, идущий на Север, там было спокойнее. Но… Дрогнула земля, ощутимо тряхнуло даже в вагоне. Машинист включил экстренное торможение, и когда состав замер на месте, все бросились из вагонов – над городом медленно вставало облако дыма и пыли… Потом полыхнула Капотня. Огромные нефтеперегонные заводы вспыхнули, словно спичка. Пламя перебросилось на рядом находящиеся очистные сооружения, и оттуда очень быстро поднялось гигантское белое облако, медленно ползущее в сторону. Спас боковой ветер. Дым от горящих складов с хлором, который до сих пор по бедности применяли для обеззараживания воды, ушёл на восток. Что там творилось, он мог только догадываться. И ни капли дождя, чтобы прибить заразу к земле…

…Лесные птицы беззаботно чирикали. Значит, пока спокойно. ИХ ещё нет. Но скоро придут. И он их встретит. Там, позади, живут те, кто приютил его. Накормил, обогрел. Его ровесников в деревне почти не было. Так, четверо спившихся полубомжей. Остальные – кто подался в город, кто уже умер от палёной водки. Словом, старики, женщины, несколько детей. Человек десять молодок с привычной печатью вечной усталости на лице, до этого дня рьяно пытавшихся обратить на себя его внимание. Михаил поправил старикам заборы, помог вычистить единственный уцелевший в когда-то богатой деревне колодец. У своих хозяев, бездетных стариков, переложил печь, починил крышу. Дел на деревне здоровому непьющему мужику хватало. Всех не переделать. Казалось, что нашёл себе дом, поскольку родных краёв больше нет. Все убиты, дома – сожжены. Да и кто там ждал бывшего сироту? Ушёл в армию из детского дома. Шесть лет войны. Уцелел. Выжил, короче. Повидал всякого. И научился многому. Мог в темноте попасть на звук. Снять бесшумно часового. Поставить растяжку. Отлично стрелял. Пожилой прапорщик, потом бесследно пропавший в плену, научил работать топором, немного плотничать. Соседняя строительная часть, поскольку новое российское Правительство вновь решило возродить разрушенные беспрерывной войной города – класть кирпичи, ставить электрическую проводку. Жадно учился сам всему, что пригодится на «гражданке», благо боевые и стройбатовские офицеры не стеснялись рядового, а помогали. Ему везло с людьми. С теми, кто его окружал все эти годы…