и выражения лиц. И вдруг я увидел четырех человек, сидящих за столом и что-то живо обсуждающих. Один из них был в длинном черном плаще. Он живее остальных объяснял и устанавливал беседу. Внутри дернулось, пробежало дрожью, я без раздумий раскрыл дверь, зашел в этот ресторан и подошел к их столику.

Мы смотрели друг на друга, как тогда, когда он уезжал на машине. Те трое, что сидели с ним, спрашивали, что мне нужно и кто я такой, но я даже не знал, что сказать. Он встал, подошел ко мне и… подул мне в лицо:

– Садись. Будешь есть?

– Нет, спасибо.

– Это мой друг детства. Уважайте его и цените. Человек он теплый, правильный. Был таким, по крайней мере. Надеюсь, что не испортился, конечно, – лицо Урода стало грубее и страшнее, а губы стали еще более закатанными.

– Мы глубоко ценим всех друзей Урода. Ты чем занимаешься? – спросил один из сидевших рядом.

– Кожей, – я нерешительно ответил.

– Правильно. Дело важное, знакомое.

Я просидел с ними какое-то время, толком не сказав ни слова. Урод смотрел на меня и глазами улыбался. Мы вышли, он распрощался с людьми.

– Ну что, рассказывай, – он посмотрел на меня по-старому, как в детстве.

– О чем?

– О жизни.

– А я и не знаю, что рассказывать. А! Вот. Помнишь того человека, который на коленях на огороде стоял?

– Конечно.

– Он мой отчим уже давным-давно.

Урод рассмеялся.

– Пойдем, там Диджей, мой друг, он пластинки покупает. Сейчас вас познакомлю.

Мы пошли по улицам, оглядываясь на людей. Урод интересно смотрелся в этом длинном плаще. Он иногда специально заглядывал людям в лицо, чтобы те отшатнулись, а когда они пугались, он начинал хохотать:

– Как же я люблю провинцию, этих людей, эту жизнь. Ты не представляешь, как тут тепло. Они не скрывают своих чувств, они пугаются меня, они оглядываются на мое лицо, вслед шепчут что-то себе, они живут.

– Ты здесь живешь?

– Я? Не-е-е-е. Я живу далеко.

Мы пришли в магазин. Казалось, что ничего не изменилось: Диджей, как и час, как и два, как и три часа назад, выбирал пластинки и пританцовывал.

– Диджей, – я подбежал к нему и обнял его. – Ты смотри, кого я привел.

Диджей посмотрел на Урода, снял наушники и испуганно сказал:

– Ого. Кто тебя так?

– Да никто, я же тебе про него рассказывал. Его ветер так. Это же Урод.

Урод в ответ рассмеялся и предложил нам пойти где-нибудь посидеть и обсудить жизнь и ее продолжение. Диджей купил пластинки, попрощался с жителями магазина. Мы пошли, даже побежали по улице, глядя друг на друга. Мы все чувствовали, что начинается что-то новое, от этого и радовались.

– Все началось с того, что жители Нью-Йорка порешали, что сумасшедших лучше не держать в специальных домах. Можно просто дать им жить среди остальных людей, думать по-своему, говорить что хотят. Выпустили. Улицы наполнились. Новые люди скакали, пели, смеялись громко, а некоторые и вообще стали погоду устраивать над городом. Соберутся человек по пять-шесть, закричат, станут дождь звать. Дождь пойдет. Прыгают безумные, хохочут, гогочут как птицы, мокрые уже все. А остальные, те, что нормальные, с умилением смотрят, радуются.

– Там женщины, правда, юбки не носят? Ходят в штанах, а то и вообще без штанов? – спросил Диджей.

– Когда полетел туда, бабушке моей сон приснился, будто я маленький. Подхожу к луже, грязной-грязной, и туда всем лицом, и всей светлой одеждой. Она выдергивает из лужи за руку, говорит «дай-ка тебя накажу», а я хохочу, довольный, что запачкался. Капает черное с лица, а я еще больше хохочу. Бабушка звонит недавно, говорит: «Какой же ты у меня добрый» – и плачет, плачет.

– А, правда, что там люди и нелюди по улицам ходят? Звери разные тоже ходят, и никто их не арестовывает.

– Дыхание иногда над всеми появляется. Дышит кто-то. Глубоко так… Вдохнет, задержится, выдохнет. И не понять: хорошее оно или плохое.

– Кто?

– Тот, кто дышит. Иногда громко, прям до чувств, можно остаться стоять на улице в этом дыхании, ничего сделать не получится. А иногда начинаешь дышать вместе с этим дыханием. Оно вдохнет – и ты. Смешно станет, похохочешь, поглядишь по сторонам – а все хохочут. Так жизнь выстроится.

– Скажи, а какая там в Нью-Йорке клубная культура? Как в Лондоне?

– Лучше. Там по клубам можно хорошо ходить, на чудиков смотреть. Музыка разная, даже такая, что уши не выдерживают, портятся.

– А как ты вообще попал в этот Нью-Йорк?

– По работе.

– А что у тебя за работа?

Тут Урод остановился и убедительно посмотрел на нас. Я не мог представить, что он ответит.

– Я занимаюсь очень важным делом. Антиквариатом.

– Это как?

– Это целая суть, целая мыслительная индустрия со связями и грехами. Дело важное и правильное. Ну а вы как? На жизнь хватает?

– На какую жизнь?

Урод рассмеялся:

– Не смотрите так удивленно. Устрою, не волнуйтесь. Заживете по-теплому. На пластинки всегда будет хватать.

– Скажи, а ты не бандит? – несколько испуганно спросил Диджей.

– Я? Да ты что? Неужели похож? Я людям помогаю, жизнь их подправляю.

Мы сели в одном сквере, неподалеку от многоэтажных домов.

– Посудите сами, посмотрите на историю мысли нашего народа. Были у нас философы в древности? Нет. Зато были лучшие иконописцы. Людям не надо было языком ля-ля-ля, они в символах, в красках, в масле суть заворачивали, укрепляли это, оставляли на века. Для нас оставляли. И это больше значения имеет, чем слова, чем мычания и рассуждения. Символ – это живое, жизнью наполненное.

– Ты иконами торгуешь?

– Не только. Я привожу предметы русской древности в Америку, в коллекции.

– А зачем им это?

– Вот! В том-то и вопрос. Видимый ответ здесь – просто дурь богатых людей. А нет, не все так просто. И это необходимо для понимания. Многие готовы все свои деньги за определенную штучку выложить, разориться, голым ходить по улице, но с этой штучкой в обнимку. Потому что это – их символ, их связь с вечностью. Они осознают всем своим умом и телом, что если этот символ не получат, то жизнь их рассыплется на бессмысленные кусочки, тряпочки, невменяемости.

– Странное дело.

– Наоборот. Мало таких нестранных дел в нашем мире. Вы посмотрите на дела, они наполнены бессмысленностью. Люди не за символами охотятся, а за дуростями, – Урод снова засмеялся и подул на меня.

Мы проболтали еще несколько часов. Урод