еще было совсем холодно, а у нас на подоконнике царила весна. За пару дней до праздников мы с мамой делали из цветной гофрированной бумаги разные маки и розы, а утром, в Первомай или День Победы папа надувал воздушные шарики. Ветки вытаскивались из бутылок, к ним привязывались цветы и шары, и с этой красотой в руках я, брат и мама шли в праздничных колоннах. Папа с ветками не ходил. Он нес или фотографии старых серьезных дядек, или красную тряпку на палке. На тряпке были написаны разные, в зависимости от праздника, предложения, но начинались они почти всегда одинаково – со слов «Да здравствует». Дядьки на фотографиях были всегда серьезные, в черных костюмах и галстуках. Некоторых из них я видел по телевизору. Непонятно было, за что и зачем их показывают. Они были страшно скучные и почти всегда по бумажкам медленно читали какую-то белиберду. Особенно часто выступал самый старый дед с хриплым голосом. Читал он очень плохо, все время сбивался, чмокал, кашлял и издавал всякие смешные и противные звуки. У нас бы в детском саду любого за такое чтение отстранили от участия в празднике или просто не дали бы слов. Вот Лёне Хоркину никогда не давали слов. Он стоял на утренниках в общем ряду, но всегда молчал. Потому что ничего не мог запомнить. Однажды Лёне все-таки дали выучить одну строчку и когда до него дошла очередь, он стал говорить так медленно, делал такие паузы между словами и так жалобно втягивал носом, что Лена Пронина, стоявшая рядом, не выдержала и выпалила его фразу. Лене влетело от воспитателей и родителей, но Лёне больше слов не давали. А этому деду слова давали всегда. Каждый день. Было непонятно, почему вместо этих скучных людей не показывают мультфильмы и кино. И почему на фанерке, прибитой к древку, носят по праздникам именно их фотографии, а не тех, кто действительно это заслужил. По моему мнению, там должны были быть Волк и Заяц из «Ну, погоди!», Паспарту из «Вокруг света за 80 дней», Алла Пугачева, Дядя Федор, кот Матроскин, дети капитана Гранта и другие достойные люди. Несколько раз я задавал этот вопрос родителям. Они смеялись одобрительно, но немного странно, как заговорщики, и говорили мне в ответ, чтобы я не болтал ерунды. Но я понимал, что я прав. Потому что, когда после парада гости собирались за столом, включались пластинки с Пугачевой, а не с этим странным дедом.

Я отвлекся. Праздник, парад, папин день рождения.

Застолье, как любые хорошие посиделки, поделилось на три этапа. Сначала взрослые говорили тосты и делились новостями. Потом пели под гитару дяди Гриши про то, что только пуля казака догонит, и танцевали, все время поправляя прыгающую от их топота иглу проигрывателя, а потом разрезали торт и стали грустить о том, как быстро летит время. Папин друг, дядя Гриша, со светлой грустью отметил, что и дети уже совсем большие… Все дружно и грустно вздохнули, и я, чтобы поддержать взрослый разговор, в тон дяде Грише, но достаточно гордо добавил: «Да… и я вот уже с горшка на унитаз пересел…» Взрыв смеха, который за этим последовал, даже ржанием назвать трудно. Я в слезах кинулся в свою комнату, которую от гостиной отделяла тонкая стенка, не заглушавшая неутихающего смеха, бросился на кровать и стал бить в стену ногами, пытаясь остановить это безудержное веселье. Минут через десять в комнату заглянул папа и пообещал, что я получу. Я оставил стенку в покое, но обиду на эту компанию, а особенно почему-то на дядю Гришу затаил нешуточную. Но это уже другая история…

Глава 3

Отпуск

Лето, как всегда, было долгожданным и, как всегда, оправдывало мои ожидания. Во-первых, у брата, который старше меня на пять лет, наступили каникулы, а это значит, что присмотр за моей персоной поручен ему, и, волей-неволей, он вынужден был таскать меня с собой на прогулки, чтобы не сидеть дома. Брат Александр будет часто появляться на этих страницах, поскольку мы прожили вместе тринадцать лет под крышей отчего дома и пять лет в одной комнате общежития. Так что, как вы понимаете, нас многое связывает. Но для начала я расскажу самую первую историю из нашего совместного бытия. Однажды, давным-давно, когда я представлял собой орущего несмышленого пупса, лежавшего в коляске и непрестанно требовавшего к себе внимания, мои родители проснулись ночью от непривычной тишины. Осознав, что тишина родилась из долгого отсутствия моего уже привычного плача, папа и мама ринулись в соседнюю комнату, где обычно ночевала моя колясочка, и обнаружили полное отсутствие и ее, и меня. И только мой старший братишка мирно посапывал в своей кроватке… Меня, конечно, нашли. В подъезде, на площадке возле квартиры. Просто мой пятилетний брат, которого я раздражал своим писком, выкатил меня на площадку, чтобы я не мешал ему видеть цветные сны. В общем, брату из-за меня попало тогда в первый раз. Потом это «попало» повторится еще и еще, и часто несправедливо, поскольку попадать должно было мне, но он ведь старший…

Итак, мне исполнилось семь, мой брат таскал меня с собой на улицу, и я жадно впитывал каждую каплю взрослой жизни, создавая непосильную обузу для своего брата и для всей оккупировавшей наш двор компании двенадцатилетних пацанов.

С этим временем связана еще одна история, которую рассказали мне родители. По субботам я страшно любил просыпаться пораньше и забираться в большую родительскую кровать. Устроившись между папой и мамой, можно было обнимать сразу обоих. От этого было очень хорошо. Это я и выразил словечком, услышанным несколько раз во дворе. Когда я спросил у старших ребят, что оно значит, они ответили мне, что так говорят, когда очень-очень хорошо. Вот это я и сказал, забравшись в родительскую кровать и обняв папу с мамой. «Как за…ь-то», – с чувством произнес я. Папа и мама сначала оцепенели в кроватях, а потом мелко затряслись от хохота. Родительское чутье подсказало им, что лучше не заострять мое внимание на этом слове до поры до времени. И действительно, скоро я забыл это слово и пользовался понятным «хорошо».

А хорошего было много. На носу был июль, время родительского отпуска, а значит, и время сбора чемоданов, поезда, моря, бабушки Клары и дедушки Давида, двоюродных братьев-одесситов и многого-многого еще. Только одно беспокоило меня каждое лето. Мы все уезжали в отпуск, а бабушка Рива оставалась одна ждать нас дома. Мне было