– Приветствую тебя по возвращении из чужих стран, Свенельд сын Альмунда! – величественно произнесла Ульвхильд, встретив его перед горящим очагом и держа в руках окованный серебром рог с вареным медом. – Возблагодарим богов, что хранили тебя и дружину в долгом пути, уберегли от бурь, чужих мечей и стрел, болезней и прочих опасностей, чтобы ты мог достичь той цели, ради какой тебя посылали!

Она отлила немного в очаг – мед зашипел, вырвав мокрые пятна черноты на багряном теле пылающих головней, – потом подала рог Свенельду.

– Благодарю и тебя, дева! – Он улыбнулся. Дочь собственного вождя воздавала ему честь, а это значит, что он и впрямь чего-то добился в жизни. – Славьтесь, асы и асиньи!

Свенельд тоже отлил немного в очаг, а потом наклонился к Ульвхильд, рассчитывая ее поцеловать, но она отвернула лицо, так что он сумел лишь скользнуть губами по ее гладкой щеке.

– Жену свою целуй! – насмешливо шепнула она ему.

Даже отличившийся, сын Альмунда все же был ей не ровня, а Ульвхильд с детских лет знала, где место ей, а где всем остальным.

Юной Витиславы в гриднице не было: Радонега, мать Свенельда, охая, увела девочку к себе и устроила на отдых, велев ее не тревожить, пока не попривыкнет немного. Да и не годится невесте до свадьбы торчать у людей на глазах – сглазят еще. Жители Хольмгарда были разочарованы – всем хотелось получше разглядеть ободритскую княжну. «Насмотритесь еще! – весело отвечал любопытным Свенельд. – Она теперь на весь век с нами!»

Но вот Олав раздал дружине за столами мясо и хлеб, и пришла пора для разговора.

– Когда мы прибыли в Хедебю, я сразу отправился к Сигтрюггу конунгу, в Слиасторп, – рассказывал Свенельд. – Это его усадьба, она неподалеку от Хедебю, но не в самом вике. Он, понятное дело, стал расспрашивать, кто я такой. Оказалось, что наших тамошних родичей он знает, и послал за ними. Ну а когда мы перечислили дедов и выяснили, что я доподлинно их родич, я рассказал, что ты, конунг, задумал большой поход в Серкланд и тебе требуются воины. До них доходили через свеев и готландцев слухи о Хельги киевском и его походе на греков, но они это по большей части сочли за «лживые саги». Но я им все подтвердил: как Хельги взял выкуп за то, чтобы снять осаду, как цесари пообещали ему торговый мир, чтобы можно было возить туда меха и все прочее, а шелк и вино покупать прямо там… У них у всех так глаза и загорелись! – Свенельд усмехнулся. – Но иные стали кричать, что-де они не знают ни меня, ни моего конунга, ни наших людей, мол, им неведомо, те ли мы люди, с которыми можно надеяться на удачу.

– Ну а ты? – воскликнула Сванхейд; молодая госпожа была честолюбива не менее, чем ее сдержанный муж. – Что ты им ответил?

– Я ответил, что сам еще не знаю, есть ли у них хоть немного доблести и пригодится ли нам их помощь. Тогда Сигтрюгг сказал, что мы можем испытать свою храбрость этим же летом, не забираясь на южные моря. Уже близилась Середина Лета, и он сказал, что мы могли бы сходить с боевым щитом в земли вендов – они так называют ободритов. Мне потом Хродрик, наш родич через того Халькеля, что был братом прадеда Регинфреда, рассказал, что пару лет назад Сигтрюгг сам летом ходил на Драговита, но был разбит и едва успел убраться к кораблям. Вот он и нашел случай с ними посчитаться моими руками. А если б они и меня разбили, то ему невелика печаль. Но Хродрик сразу сказал, что он пойдет со мной, и его зять тоже, а за ним и еще кое-кто подтянулся. Еще пятеро пришли с дружинами, так что нас набралось почти две сотни на восьми кораблях. А потом явился даже один удалец из вильцев, по имени Бранегост. Вильцы давно враждуют с ободритами, он сам-то был в Хедебю по торговым делам, но тоже пошел с нами… Я с ним потом подрался, – добавил Свенельд.

– Из-за чего же? – улыбнулся Олав, довольный, что его молодой посланец за морем не ударил в грязь лицом.

– Он тоже хотел заполучить мою невесту. От него-то я и узнал, что она – дочь самого князя, Драговита. Я-то думал, она просто самая красивая, кто в той округе нашелся, как у нас для Купалий словены лучшую девку выбирают.

– А он не солгал? – нахмурилась Сванхейд.

– Нет, я потом расспросил других пленных. А потом к нам прислал из крепости Мистислав, Драговитов сын, ее брат…

Но повесть о борьбе за невесту, хоть и была весьма занимательна, волновала Олава меньше, чем отчет о главном поручении Свенельда. Уже года два он подумывал о большом военном походе на дальний край Восточного пути – в сарацинские страны, откуда везут шелка и серебро. Мысль эта пришла ему после того, как киевский князь Хельги Хитрый сходил на Греческое море и побывал у стен Константинополя, или Миклагарда, как этот город называли в Северных Странах. По всем землям разошлись слухи об успехе этого похода, о богатой добыче из греческих земель, о дани, полученной от цесарей за снятие осады, о договоре насчет торгового мира, дающем право купцам русов ежегодно посещать константинопольский торг. Олав знал об этих делах из первых рук: после похода Хельги присылал к нему людей, чтобы рассказать о будущем соглашении. Оно сулило некоторые выгоды и Олаву, поскольку открывало новые возможности для сбыта северных мехов, но его товары могли попасть на константинопольские торги только с людьми Хельги, а значит, Хельги достанется и главная прибыль, и честь.

С этим Олав не мог смириться. Теперь слава Хельги Хитрого, вчерашнего выскочки, будет год от года возрастать, право продавать меха, мед, воск и челядь в Константинополе, привозя назад золото, паволоки, вино и прочее, будет питать его богатство и влияние. Притом и потери в русской дружине были невелики – цесари, занятые войной с сарацинами, не дали ни единого настоящего сражения, а отдельные отряды русы разбили без особого труда. Весь свет полнился хвалами Хельги киевскому, удача его считалась поистине божественной. Славяне даже стали именовать его Вещим, видоизменив его старое прозвище, в знак признания за ним особой зоркости души.

Молодые русы, в том числе Годред, стали поговаривать о том, что нехудо было бы отправиться к Хельги и поучаствовать в других его походах. Опасаясь, как бы лучшие из его людей не оказались вскорости людьми Хельги, Олав объявил, что намерен собрать войско и отправить его в поход на Серкланд – Страну Рубашек.

Размахом и отвагой замыслов Олав не уступал своему киевскому сопернику, но для такого предприятия требовалось больше людей, чем он мог набрать в своих владениях. Подвластные Олаву земли были весьма обширны – от Луги на западе до Ваугед-озера[6] и меренских озер на востоке. Собирая дань со словен, чуди, мере, он отправлял на хазарские торги немало ценных мехов, меда, воска, взамен получая сарацинское серебро и шелка. Однако население в этих лесных краях было довольно малочисленное, и только там нельзя было бы набрать войска, достаточно большого для успешного похода на другой край света. Подготовка должна была занять несколько лет.

Приняв решение о походе, Олав в первый год разослал послов в Итиль и Киев – к владыкам тех мест, через которые войску предстояло пройти. Хельги охотно дал согласие пропустить северных русов через свои земли на Десне. Дороже обошлось соглашение с хазарским хакан-беком: он пожелал получить половину всей добычи, которую русы возьмут у сарацин, и на том стоял прочно. Пришлось согласиться: с какой стороны ни подойди, через Боспор Киммерийский из Греческого моря или по южным рекам, помимо владений каганов пройти в сарацинские земли никак нельзя.