— У тебя праздник! Я хочу быть с тобой!

— Простите, Карина. Она уперлась и капризничает, — няня разводит руками.

— Все отлично! — улыбаюсь. Пойдем, Лапулька, слушать, как знаменитый на весь мир дядя поет, — поднимаю Марусю на руки и несу к сцене.

— Как ты могла полюбить чужого ребенка, как своего? Конечно, это круто. Но я бы так не смогла, — Тоня идет рядом вместе с Галей.

— А тут все просто, у Каринки же своих детей быть не может. Пустоцвет она. А тут смотри, какая ладная девчушка. Мать у Маруськи непутевая, так что Каринка счастливый билет вытянула, как ни крути, — голос Гали приторно-сладкий.

Закрываю глаза и делаю несколько глубоких вдохов. Не хочу им показывать, как меня задели эти слова. К сожалению, я не могу иметь детей. Приговор врачей окончательный и обжалованию не подлежит. Я никогда не узнаю, как это вынашивать свое дитя под сердцем. Не прижму новорожденного кроху к себе.

После трагического случая, врачи вытянули меня с того света, но… я навсегда осталась неполноценной женщиной. Потому Маруся стала для меня лучиком света. Я полюбила девочку всем сердцем. Для меня она дочь, она смысл моей жизни. И чтобы быть с ней рядом я сделаю все.

Целую свою кроху в макушку. Сдерживаю слезы. Не дам Гале и Тоне повода наслаждаться моей болью.

— Твой Толик так и не появился, — тяжело вздыхаю, — У вас же недавно юбилей был, а я не слышала, чтобы ты рассказывала про подарок? Что он подарил? Или занят на работе, забыл… как всегда? — говорю Гале, и с удовольствием отмечаю, как ее лицо приобретает землистый оттенок.

А что хотела? Пусть получает своей же монетой.

— Так забыл! Представляешь, Каринка! — злорадно поддакивает мне Тома.

— Ох, эти мужчины, — наигранно возмущаюсь. — А Вадим так постарался. Андре Миллер и правда потрясающий! — бросаю взгляд на сцену, куда выходит певец.

Мне все равно. Но кусаю Галку ее же методом. Если продолжит, могу и жестче. Вокруг все говорят про бесчисленных любовниц ее мужа. Она наверняка знает, но предпочитает закрывать глаза.

Впрочем, не мне ее судить. У меня в браке тоже все далеко от идеала.

— Какой красавчик! — Галина тут же забывает обо всем и лихорадочно вглядывается в сцену.

Я чужая на этом празднике. Ловлю себя, в который раз, на одной и той же мысли. Мне чужды их идеалы, их образ жизни. Так и не смогла завести подруг, влиться в светскую тусовку, чем постоянно злю мужа.

Во время концерта не слушаю песни. Не интересно. Лишь мило улыбаюсь, когда певец дарит мне цветы и поздравляет меня. Зачем мне какой-то незнакомый мужик, пусть и очень известный?

Зато уголовник, как оказалось, мне очень нужен! Раз весь концерт я его высматриваю. Краснею от осознания собственных поступков. Как же стыдно. А ничего с собой сделать не могу. Высматриваю Ворона. Что за наваждение! Ведь знаю, что рискую всем. Главное — Маруся! Но безумное притяжение диктует свои условия Оно сильнее любых доводов рассудка.

— А вот и моя прекрасная жена! — Вадим появляется за моей спиной. — Нравится концерт?

— Очень!- вру на автомате.

Прикусываю язык, с которого едва не слетел вопрос про странного мужчину.

Остаток вечера муж от меня не отходит. Доченька заснула, и мы с Вадимом относим ее в детскую. На публике он осыпает меня комплиментами, целует руки и ведет себя как всегда безукоризненно. Ловлю на себе завистливые взгляды. Ничего нового. Привыкла. Притворство, лживые фразы, улыбки, как же все это изматывает.

Как ни странно помогают мысли о Вороне. Словно даже не видя его, ощущаю невидимую поддержку. Бред это все и простое самовнушение.

Праздник продолжается практически до утра. У меня уже скулы болят улыбаться. Но лучше так. Перспектива остаться с мужем наедине страшит.

— Значит, тебе понравился мой брат? — спрашивает меня, когда мы входим в спальню.

— Я не знала, что у тебя есть брат… — опускаю голову. От него пахнет яростью, уже интуитивно угадываю эти вибрации. И они не сулят ничего хорошего.

— Есть, — кивает, задумчиво глядя в окно. — Одна черная кошка между нами пробежала. Все испортила зараза, — говорит тихо, но в каждом слове столько ненависти.

— Но теперь вы померились? — нарушаю одно из основных правил — не задавать вопросов.

Нарываюсь ведь. А не могу остановиться. Желание узнать о Вороне больше, сильнее доводов рассудка.

— Все бабы зло… их создал нечистый, чтобы портить мужикам жизнь, — резко оборачивается, впивается в меня колючим взглядом. — И ты, Каринка, никакой благодарности, только позоришь меня.

— Вадим, извини, я не… — поднимает руку вверх. Морщится, как от зубной боли.

— Молчи. Не раздражай меня. Не могу слышать твой писк. Забыла, что могла сейчас за колючей проволокой срок мотать? Сколько тебе светило? Напомнишь? — подходит ко мне, нависает как коршун.

— Пятнадцать, — отвечаю одними губами.

— Тебя я спас от тюряги, а вот его не смог…

— Я буду всегда благодарна тебе за это, — говорю искренне. Если бы не Вадим, я бы никогда не выпуталась.

— Видел твою благодарность, — презрительно смотрит на меня. — Мужик пальцем поманил, а ты уже хвост распустила.

— Извини, — мне нечего на это сказать.

Знаю, как это выглядело со стороны. А на самом деле это еще хуже. Меня повело. Не отпускает. Даже сейчас перед глазами лицо Ворона, а внутри все скручивает от отчаянного желания, еще хотя бы раз вдохнуть его аромат.

— Считаешь, что ты нужна ему? — его улыбка режет воспаленные нервы. Только муж умеет улыбнуться так, что свет становится не мил.

— У меня есть ты. Мой спаситель, — говорю заученную фразу.

— Так и не научилась правдоподобно врать, — проводит рукой по моим волосам, хватает за прядь и резко тянет на себя.

Закрываю глаза, невыносимо видеть его взгляд. Страшно. Я никогда до конца не знаю, что ожидать от мужа. Он всегда превосходит мои самые жуткие ожидания.

Но сегодня он особенно странный. Разговорчивый. Обычно он ограничивается короткими приказами. Ему больше нравится, когда я сама признаю, себя жалкой и ничтожной.

— Я не вру, дорогой, — вымученная улыбка касается моих губ.

— Никита принял тебя за другую. За женщину, которой ты и мизинца не стоишь. За стерву, которая умела держать мужские сердца в своих маленьких кулачках. Один ее взгляд и мужики штабелями падали к ногам, — он говорит с придыханием, в темно-серых глазах загорается огонь. Сейчас он похож на одержимого. Той другой. Ревности у меня нет. Но есть удивление, что моего непробиваемого мужа мог кто-то так зацепить. Мне казалось это нереальным. — Ради таких мужики готовы совершать любые безумства. А ради тебя, — презрительно скользит по мне взглядом, и чем больше смотрит, тем сильнее лицо искривляется, — Об тебя разве что ноги вытереть… и то… надоедает.