Брук надеялась, что ее пустят в дом. Надеялась, что сумеет найти в Доминике Вулфе то, за что сможет его полюбить, и что их свяжет не только общая неприязнь к ее брату. Но вполне возможно, что ничего она не найдет, а еще более вероятно, что даже через порог его дома не переступит.

Посланник регента сначала приехал к Уитвортам. От Лестершира до дома лорда Вулфа вблизи Йорка экипажем ехать дня три-четыре. Человек регента выехал всего на день раньше Брук, а это означает, что лорд Вулф все еще находится в блаженном неведении о происходящем. Если он придет в бешенство, когда ему все расскажут, что будет справедливо, лучше бы ему иметь более одного дня, чтобы как-то успокоиться до ее прибытия.

Для семьи было бы вполне логичным подождать, пока не станет известна реакция Вулфа на требование регента, прежде чем посылать ее на север. Их поспешный поступок говорил о страхе. Пусть они рвали и метали, но никогда не стали бы проверять, блефует ли регент. Последствия такой выходки были бы необратимы.

Какой же подлец ее брат! Когда он вчера вечером явился в ее комнату, его глаза расчетливо блестели, она сразу поняла, что «стратегия», о которой он упоминал в столовой, вряд ли ей понравится.

– Выходи за него, а потом отрави, – просто предложил он. – Мы можем предъявить права на половину его земель, а то и на все, если у него нет других родственников. Я знаю, что у него была сестра, но она умерла, а больше о Доминике Вулфе ничего не известно.

– А что, если он мне понравится? – бросила Брук.

Такое бывает. Она не надеялась на это, но все же подобное случается.

– Не понравится. Ты будешь верна своей семье и не станешь к нему испытывать ничего, кроме презрения.

Дело дейстительно вполне может кончиться тем, что она воспылает презрением к Доминику Вулфу. Но уж точно не из преданности семье.

Однако вслух она этого не сказала. И постаралась держать при себе мнение о предложении Роберта. Она знала, что брат человек злобный, гадкий и жестокий. Но убийство?

И все же он так красив! У него столько преимуществ, и к тому же он наследник графа. Его поступкам и деяниям не было оправдания, кроме одного: он истинный сын своего отца. Каков отец, таков и сын – никогда еще эта поговорка не была так правдива.

Она отказывалась думать о его гнусном предложении, но все же спросила:

– Что ты такого сделал Доминику Вулфу, что он вызвал тебя трижды?

– Ничего, что могло вызвать такую настойчивость, – фыркнул Роберт. – Но ты не сбрасывай нас со счетов, сестрица. Мы не хотим видеть его нашим родственником. Его смерть снимет все требования принца-регента к семье Уитвортов.

Брук указала ему на дверь. Он ответил таким злобным взглядом, что она на миг испугалась: вдруг, чтобы ее убедить, ему вздумается пустить в ход кулаки. Он не один раз проделывал нечто подобное.

Но Роберт все еще строил планы, и поэтому сказал на прощанье:

– Став вдовой, ты получишь свободу, больше свободы, чем могут тебе дать семья или муж. Помни это, сестра.

Ее заветная мечта! Но Брук не осуществит ее ценой, предложенной братом. И все же она потеряла шанс узнать больше о человеке, к которому ее посылают. Роберт знал его и мог что-то рассказать, но промолчал. Она едва не задала ему вопрос, прежде чем за ним закрылась дверь, но вовремя вспомнила, что в жизни ни о чем его не спрашивала, и сейчас начинать не стоит.

Какой абсурд! Единственное, что она знает о лорде Вулфе, – то, что он хочет смерти ее брата. Она понятия не имеет, молод он или стар, уродлив или красив, калека или здоров. Возможно, он так же холоден и жесток, как члены ее семьи. Он может быть уже обручен, может быть влюблен… Как ужасно думать, что его жизнь будет перевернута только потому, что он желал справедливости – справедливости, которую, очевидно, не мог получить в суде. Ей уже было его жаль.

Когда днем экипаж остановился на обед, оказалось, что они уже отъехали от Уитворта дальше, чем когда-либо приходилось бывать Брук. К вечеру они окажутся за границей Лестершира! Поездка в Лондон должна была стать ее первым путешествием, и Брук впервые выехала бы за пределы графства.

Брук бывала в Лестере и других городах вокруг него, но все это были короткие посещения, не предполагавшие ночевку вдали от дома. Поэтому Брук была полна решимости насладиться путешествием, несмотря на то что может случиться в его конце. Поэтому она почти весь день смотрела в окно на сельские пейзажи, которых раньше не видела.

Но все же не могла унять тревожные мысли. К концу дня она даже рассказала Алфриде о подлом предложении Роберта.

Горничная в ответ вскинула брови, хотя была ничуть не удивлена.

– Отравить, вот как? Да, этот парень всегда был трусом! Он попросил сделать это тебя, но сам бы никогда не решился.

– Но он дрался на дуэлях, – напомнила Брук. – Для этого нужна храбрость.

– Пфф! – фыркнула Алфрида. – Бьюсь об заклад, он выстрелил раньше команды. Спроси своего волка, когда встретитесь. Уверена, он подтвердит твою догадку.

– Он не мой волк и, возможно, не стоит называть его так лишь потому, что так называют его родители, – возразила Брук, хотя сама звала его волком.

– Но может, и тебе этого захочется.

– Называть его волком?

– Нет, отравить его.

– Прикуси язык, – ахнула Брук. – Я никогда бы…

– Не ты. Это сделаю я. Если он станет распускать руки, не позволю, чтобы ты страдала.

Несмотря на зловещую тему, Брук несколько утешилась, поняв, как далеко может зайти Алфрида, чтобы защитить ее от незнакомца, которому предстоит стать ее мужем.

Выехав на второй день на древнюю Грейт-Норт-роуд, ведущую до самой Шотландии, экипаж Уитвортов покатился куда быстрее. Хотя дорога была ухабистой, Растон, любимый кот Алфриды, лежащий на сиденье между женщинами, ничуть не страдал и довольно мурлыкал. Растона никогда не пускали в дом. Он жил на потолочных балках конюшни Уитвортов. Как ни странно, лошадей ничуть не беспокоило его присутствие. Алфрида приносила ему еду, да и конюхи его подкармливали. Так что Растон от такого ухода отяжелел и растолстел.

– Твой отец велел чертову кучеру поспешить, – проворчала Алфрида, когда ее тряхнуло в третий раз. – Но это уж слишком. Вряд ли лорд Уитворт желает, чтобы ты прибыла в Йорк раньше посланника принца-регента. Когда сегодня остановимся на обед, предупрежу кучера, чтобы придержал лошадей. А на обратном пути пусть хоть галопом их пускает!

– Но это так весело! – усмехнулась Брук. – Я не возражаю против тряски.

– Сегодня вечером, когда все будет болеть, возразишь, – остерегла ее Алфрида. – Но я рада видеть твою улыбку. Знаешь, теперь ты можешь быть собой: смеяться, когда захочется. Плакать, когда будет угодно, даже вспылить время от времени. Вдали от этого дома, который высасывал из тебя жизнь, ты больше не станешь сдерживаться, куколка.