— Хореем? — удивился было Митрук, но тут же сообразил, что отец, должно быть, шутит. Конечно, шутит. Кто же хореем ловит рыбу?

Хорей — длинный и гладкий шест, им погоняют оленью упряжку. На тонком конце хорея надет круглый костяной шарик — это чтобы нечаянно не причинить оленю боль, а на другом конце — острый железный наконечник. Вдобавок ко всему наконечник ещё и увесистый, поэтому хорей лёгким концом всегда смотрит вверх. Да и на стоянке его воткнёшь остриём в землю, и на душе спокойно: олень на него уж не наступит и не сломает. Но чтобы хореем ловили рыбу — про такое Митрук слышит впервые.

Отец набросал в ручей несколько охапок прутьев и велел Митруку встать на них.

— Прижимай покрепче и не шевелись, — сказал он. — А то рыба проскочит под прутьями.

Митрук влез на запруду, стоит — не дышит. А отец нацелился хореем во что-то тёмное и неясное.

— Это же обломок бревна, — сказал Митрук. Сказал и сразу увидел: не бревно это, а чёрная спина большущей рыбины.

От первого удара хореем она увернулась и кинулась прямо под ноги Митруку. Он услышал резкий толчок в подошву тобока. От неожиданности мальчик присел, чуть подался вперёд и… плюхнулся в воду. В тот же миг отец схватил его за малицу.

— Эх, горе ты моё, — сказал он, — какого сига упустил!

Потом отец раздел Митрука, развёл костёр и стал сушить одежду. А Митрук в это время кутался в отцовскую малицу и от стыда помалкивал.

— Какой же ты ещё несмышлёныш у меня, — ласково говорил отец. — Только зря время потеряли…

Озноб у Митрука уже прошёл, но чувство вины осталось. А главное, было обидно: чего испугался-то? И рыба удрала, и сам промок до нитки. Отец теперь никуда его с собой не возьмёт. На что ему такой трус?

Когда малица просохла, Митрук оделся, и они поехали домой.

«Ладно, — думал мальчик, сидя на нартах. — Со всяким может случиться. Зато уж в другой раз не оплошаю».

От этой мысли стало легко, и дорога показалась светлой.

— Знаешь, папа, — сказал Митрук, — я больше никогда не струшу. Вот честное слово!

«ГДЕ ЖЕ ТЫ БЫЛ, КОРШУН?»

Обычно Митрук ездит на отцовских нартах. Это и понятно. Так уж повелось издавна, что мальчики больше тянутся к отцам. С мужчинами интереснее — от них можно многое узнать и многому научиться. А что услышишь от мамы? «Туда не лезь, сам ничего не делай, ты ещё маленький». Вот и весь разговор.

Но сегодня Митрук едет с матерью. Мать ведёт а́ргиш. Аргиш — это обоз из нарт. На них уложены вещи оленеводов, запасы еды и разобранный чум. Вести аргиш дело непростое. Надо ехать осторожно, чтобы не опрокинулись нарты с поклажей или не порвалась упряжь.

Тянутся по обеим сторонам озера, поблёскивают гладкими стеклянными лбами. Иногда попадётся на пути ручей, и мать ищет, где удобнее переправиться через него. А то вдруг под ногами оленей зачавкает болото, заросшее осокой. Но что болото? Вот если бы встретилась настоящая река, тогда бы они сделали привал и поставили чум. Однако никакой реки нет и вряд ли будет сегодня.

И Митрук начинает выдумывать всякую всячину. Вот, например, стали бы олени ростом с песца. Тогда бы они не посмели ослушаться Митрука. А с большими разве справишься? Прошлой зимой олень-бык подцепил Митрука рогами за малицу, утащил от чума подальше и зашвырнул в снег.

Уж скорей бы вырасти, что ли. Тогда бы Митрук, как отец, дежурил в стаде, отыскивал для оленей такие склоны, где ягель растёт душистый и густой.

Вспомнил Митрук про отца и вздохнул. Отец вчера на него обиделся, наверно. А вышло всё по-глупому. Разбили они чум, как всегда, на самом сухом и высоком месте. Далеко вокруг видно — и окрестные озёра, и холмы. Над холмами кружила чёрная птица. Она поднималась высоко-высоко и тогда казалась дробинкой. А потом камнем падала вниз. Вот, думаешь, сейчас разобьётся. Но птица, почти коснувшись земли, снова стрелой взмывала в бездонное небо. И опять парила там на раскинутых крыльях.

Отец сказал, что это коршун. Он хозяин над всеми зверями и птицами тундры. И никто — ни лиса, ни даже волк — не смеет подойти к его гнезду. Все боятся его острых когтей. Только человек не боится коршуна. Но человек никогда не тронет гнездо хищника. Потому что вокруг его жилья стаями селятся утки и гуси. Коршун охраняет их от всякого зверья. Конечно, недаром. Осенью, когда подрастут птенцы, коршун иногда будет ловить их сам. Но в большой стае такой убыток почти не заметен.

Вчера под вечер отец собрался в гости в соседний чум. Митрук это сразу смекнул и примостился на задке нарт — он любил ездить в гости.

Путь лежал вдоль ручья. Здесь как раз были владения коршуна и гусей попадалось видимо-невидимо. Они то и дело взлетали то слева, то справа от упряжки, а один прямо из-под оленьих копыт выпорхнул. Пёс Серко, который тоже увязался за своими хозяевами, решил погонять гусей. И тут, откуда ни возьмись, налетел коршун да как долбанёт собаку клювом по голове! Серко взвыл от боли.

Отец вдруг остановил упряжку и говорит Митруку:

— Вон видишь островок?

Митрук посмотрел и глазам не поверил: гуси на островке машут изо всех сил крыльями, а оторваться от земли не могут. Однажды с Митруком такая же беда приключилась. Ковырялся он палкой в проруби и не заметил, как примёрз ко льду подол малицы. Уж и наревелся же тогда Митрук — так ему было худо! А гуси? С ними-то что произошло?

«Да ведь они в капканы попали!» — вдруг понял мальчик. Но кто это сделал? Неужели отец?

Отец слез с нарт и неторопливо пошёл к островку.

«Сейчас он выпустит гусей, — подумал Митрук. — Конечно же, выпустит, и они улетят из железных клещей».

Но отец подошёл к первому гусю и свернул ему шею. И второму тоже, и третьему…

«Значит, капканы поставил отец!» Митрук больше ничего не видел, слёзы застилали ему глаза, а в горле будто застряла кость.

Митрук спрыгнул на землю и через несколько шагов наткнулся на гнездо. В гнезде лежал взведённый капкан.

«Надо спустить взвод, — подумал мальчик. — Иначе и сюда попадёт птица». Но как это