Иногда она украдкой смотрит на него, считая, верно, что он не замечает. Оглядывается через плечо, проверяет, не слишком ли ведун отстал, но не торопится замедлять свой ход, давая тем самым хоть малейшую поблажку. Он сам хоть и пытается идти рядом, но под руку забраться не стремится. Радомир помнит о ноже, скрытом в голенище ее сапога, затаившемся подобно змее. Хоть и не сможет она воспользоваться им против него, никогда не стоит забывать об опасности.

Особенно когда ты заперт наедине с волком.

В иных обстоятельствах Радомир никогда бы не пошел на этот шаг. Связать себя узами крови с северянкой – кто добровольно согласится на это? Они ведут свой род от зверей, оттого и кутаются в их шкуры, стремясь вновь обрести свои корни. Но сейчас Радомир видит ее перед собой, и ей столько же лет, сколько и ему. Она не кажется дикой и жестокой, разве что по-звериному осторожной и любопытной. Может ли он судить о ней по делам, которые она не совершала? Разве то, кем были их предки, может предрешить, кем будут они сами?

Снова и снова невольно возвращается он мыслями к словам, сказанным ею. Действительно ли просили северные воители помощи у его народа? Если так, то отчего же им не помогли? Не хочет Радомир признавать, что его предки могут быть ничуть не лучше, чем завоеватели, порабощающие и сжигающие их города. Столь яростно обвинял он их, а теперь что?

Как бы тошно ему от этого ни было, да только все равно Ренэйст права – одному ему не добраться до земель ночи. Он погибнет сразу же, как только ступит на холодный берег, тени вековых елей поглотят его, и навсегда пропадет ведун в глубоких снегах.

Океанская волна лижет подошвы сапог белой пеной, смывает следы с мокрого песка. Жажда кажется невыносимой, губы трескаются и кровоточат, покрытые коркой. Ренэйст облизывается, но язык ее сух, и ничто не приносит ей облегчения. Длинные волосы собраны в высокую и небрежную прическу, рубаха прилипает к мокрой от пота спине, а из-за жажды двоится в глазах. В самое пекло Муспельхейма привели ее боги, и нужно возвратиться волчьей тропою назад.

Думы о судьбе луннорожденных, что делили с ней хлеб и огонь, тревожным роем вьются в голове. Ни одного тела не видит она на песчаном берегу; лишь разломанные кости кнорра, как жуткое напоминание о произошедшем крушении. С тревогой заглядывает под каждый обломок, боясь увидеть за ним брата, отца или возлюбленного. До самого своего возвращения она будет пребывать в тревожном неведении.

Схожие мысли тревожат и Радомира. Второй раз в жизни видел он северян и впервые лицом к лицу столкнулся с их яростной мощью. Что будет с теми, кто остался у них в плену? Какая судьба их ждет? С самого детства был он уверен, что северяне убивают всех и каждого, кто попадается им на пути, а что же на самом деле? Они забирают их, но для чего? Можно спросить у Ренэйст, только гордость не позволяет. Желание знать правду куда слабее, чем немая ярость, которую вскормил он в себе годами.

Их путь долог, и ноги начинают болеть нестерпимо. В какой-то момент усталость становится настолько болезненной, что нет возможности даже согнуть колени. Весь вес своего тела переносит ведун на импровизированный костыль, шагает медленно, ощущая, как сбивается дыхание. Вскоре и воительница дает слабину, падает на одно колено, упираясь в песок, и ладони ее проваливаются в зыбкую глубину. Не спешит Радомир помогать, лишь наблюдает за тем, как упрямо она поднимается, извергая проклятия на родном языке.

Он не знает, что означают эти слова, но в том, что это проклятия, ничуть не сомневается.

Обессиленные, они останавливаются на привал, но держатся на расстоянии друг от друга. Несмотря на то, что прошли по берегу уже много лиг, обломки кораблей продолжают встречаться на их пути. Тонкие и узкие, на легких веслах и наоборот, ужасающе огромные, подобно костям гигантских рыб, они глядят в небеса обнаженными скелетами, и кладбище это простирается до самого горизонта. Никогда не видел Радомир ничего подобного и не сказать, что вовсе ожидал, что когда-то увидит. Даже видение, кое посылает ему разнообразные кошмары и чудеса в его снах, не даровало ему подобных картин.

Северянка смотрит в ту же сторону.

Она сидит на нагретом камне, снимает сапог и вытряхивает из него песок. Нож лежит возле ее бедра, до него вполне можно дотянуться, но Радомир не успеет схватить оружие быстрее, чем северянка заметит его маневр. Уловив его взгляд, Ренэйст смотрит подозрительно, и Радомиру приходится найти другой объект для наблюдения. Он переводит взгляд на переломанную мачту, раскинувшую над его головой трухлявые кости, с нее свисает выцветший парус. Ткань, наполовину погруженная в воду, покачивается из стороны в сторону, словно бы развеваясь на несуществующем ветру, и они оба наблюдают за этим, словно зачарованные.

Радомир зло пинает костылем кусок гнилой древесины прямо к ногам луннорожденной. Не глядя, наступает Ренэйст на него тяжелым сапогом, разламывая в щепки.

– Это не наши суда, – неожиданно говорит Ренэйст.

– Если не ваши, – спрашивает он, – то чьи?

Ренэйст не отвечает ему и только жмет плечом. Порез на ладони, грубо перевязанный куском ткани, оторванным от подола и без того порванной рубахи, обжигает болью. Это чувство напоминает о том, что она еще жива и ей нужно бороться. Мельком смотрит она на руку ведуна, на грязной ткани проглядывают кровавые пятна.

Замолчав, они слушают шум волн. Ренэйст отворачивается от своего спутника, глядя на звездное небо, мерцающее вдалеке холодным светом. Дом там, к северу от Солнца, и там должны лечь в снежный курган ее кости, когда сама она предстанет перед Всеотцом. Что же сейчас происходит в далеком ныне Чертоге Зимы? Как бы ни было тяжело это признать, но Белолунная понимает, что мертва на родине. Иные луннорожденные видели, как она упала в воду, видели, как ужасное морское чудовище увлекло на дно остатки их корабля.

С чего бы маленькой конунговой дочке оставаться живой?

Если она мертва, что будет делать отец? Конунг ни за что не назовет своим наследником Витарра, и все может кончиться междоусобицей, если только она не вернется раньше, чем это случится.

Или если Витарр не решится взять то, что положено ему по праву рождения. Слишком долго он терпел насмешки и издевательства, и теперь, когда остается единственным щенком в волчьем роду, станет ли и дальше прятаться, поджав хвост к животу?

Нет. Он станет зверем, способным и умеющим убивать. И каждый, кто встанет на его пути, пожалеет об этом.

От этих мыслей ее пробирает мелкая дрожь, приходится обнять себя за плечи. Ренэйст не может допустить подобный исход. Сама мысль об этом погружает рассудок ее в хаос, рисует ужасающие картины, полные страдания и боли. Северяне будут биться до конца, отстаивая свою правоту, и длиться это будет до тех пор, пока никого не останется. Видит Ренэйст, как горят поселения, тела родных своих на пепелище, и над всем этим – Витарр, сжимающий в беспалой руке окровавленный меч.

– Нам нужно идти.

Как не хочет он продолжать путь! Лечь бы на горячий песок, отдать тело свое волнам да раствориться в них, позабыв обо всех бедах, что выпали на его долю. Удел слабых бежать от Судьбы, а Радомир себя таковым не считает. Он делает глубокий вдох, удобнее перехватив костыль, и медленно поднимается на ноги, ухватившись за руку поднявшейся с камня северянки. С неохотой принимает ведун ее помощь, но понимает, что теперь, когда приходится она ему сестрой, должен постепенно привыкать к ней. Ренэйст и самой не легче, только хватает ей такта не высказывать столь явно свое недовольство.