Девушка протянула тонкую изящную руку в перчатке.

— Две тысячи, — согласилась она. — Никакая цена не может быть слишком большой, чтобы оплатить свободу.

Тайрона несколько удивил этот мужской, деловой жест, но потом он взял ее тонкие пальцы в свои и крепко пожал, скрепляя договор.

— Мне понадобятся детали, как вы понимаете. Но не сегодня ночью. Мой товарищ, наверное, сгорает от нетерпения, и кроме того… нам обоим нужно время все тщательно обдумать и подойти к делу, как к потере девственности: что сделано, того не вернуть.

— Я не девственница, Капитан, и я не изменю своего решения. — Ее колебание было едва заметно, она хорошо его скрывала. Улучив момент, она высвободила свою руку. — Только скажите, где и когда мы с вами встретимся, и я буду там.

Она, конечно же, не сказала ему всей правды, но выглядела так, как и стремилась выглядеть: такой же отчаянной, какой она себя изображала. Тайрон решил довести игру до конца.

— Вы придете ко мне, чтобы как можно подробнее рассказать о событиях, запланированных на неделю, предшествующую свадьбе. Если я решу, что дело можно сделать, я возьмусь. Но предупреждаю вас, мамзель: если я почувствую, что вы солгали мне, — добавил тихо Тайрон, — я без сожаления сверну вашу прелестную шейку.

Рене Мари Эмануэль д'Антон заставила себя идти спокойно, так спокойно, как только могла, шагая рядом с высоким темным силуэтом, осторожно ступая по скользкой траве, стараясь держаться не слишком далеко и не слишком близко от спутника. Подойдя к карете, он помог ей сесть, галантно поклонившись, потом Финн забрался на свое кучерское место, взял вожжи и держался так, как будто не произошло ничего из ряда вон выходящего.

Она откинулась на сиденье и закрыла глаза. После четырех провалившихся попыток соблазнить неуловимого Капитана Старлайта она начала думать, что он просто призрак, вымысел чьего-то разгоряченного рассудка, игра воображения. Всякий раз, когда Финн заходил в гостиницы или таверны, он как бы невзначай ронял, что некий богатый и важный господин будет проезжать по Честерской дороге в ближайшую ночь. И каждый раз, когда они отправлялись в поездку, нервы Рене были натянуты до предела — она не знала, чего ждать. В конце концов, нет никаких гарантий, что бандит, который их остановит, будет тот самый Капитан, а даже если и он, то удастся ли ей реализовать свой план?

Ее сердце оборвалось, и ей стало трудно дышать, когда она увидела его: во всем черном, в черной тени, черное чудовище. От испуга у Рене задрожали колени. Она знала, кто он. Это был Капитан-призрак Старлайт.

Но он явно не был призраком, тот, кто вел ее сквозь туман в безопасное место для разговора, кто выслушал с удивлением и любопытством ее предложение. Он был очень осторожен: стоял спиной к лунному свету, чтобы она не рассмотрела его лица. Только однажды ей удалось уловить его смелый взгляд, рассмотреть прямой нос и темные брови. Но такими чертами наделены тысячи мужчин, и вряд ли его можно будет узнать.

Капитан Старлайт говорил низким голосом, без интонаций, у него не было акцента, который выдал бы его при случае, — в общем, он не давал ни малейшего шанса себя узнать. Он казался высоким, выше среднего роста, но это могло быть и ошибкой, обманом зрения. Даже накидка, которую он носил, маскировала его фигуру, и Рене не могла бы сказать, широкоплеч он или узок в плечах, худой или в теле.

Финн слышал несколько историй о Капитане и говорил, что тот может отстрелить пуговицу от пальто с расстояния в сотню шагов. Капитан Старлайт осторожен, осмотрителен, . бдителен и проницателен. Он появлялся из тумана и исчезал, а иногда, если таким историям можно верить, ночами, когда луна высокая и яркая, его можно было заметить верхом на летящем коне на гребне дальнего холма, откуда он, вероятно, смеялся над бестолковостью солдат, которые гнались за ним, но слишком отстали.

Рене вздрогнула от холода, забилась поглубже в угол кареты и поняла, что она не обратила внимания на кое-какие детали. Осторожно, стараясь придерживать юбки, она выглянула из кареты.

— Мадемуазель?

— Мы почти на перекрестке, Финн?

— Он за следующим подъемом.

— В самом деле, — пробормотала она тихо, — а я так замерзла, что пальцы превратились в ледышки.

— До Гарвуд-Хауса не больше получаса. Если бы вы предпочли отправиться домой…

— Нет, Финн. Я больше не могу, боюсь, мои пальцы просто окоченеют. И вообще храбрость покидает меня. Мне необходимо попасть в тепло, хотя бы на несколько минут, и я приду в себя.

Финн фыркнул, бормоча что-то насчет упорной глупости, и, прежде чем дверка кареты закрылась, девушка услышала свист кнута — это Финн подгонял лошадей.

Постоялый двор на перекрестке был сооружен из старых бревен и оштукатурен. Свет уже пробивался через оконные ставни. В ответ на уверенный стук башмаков Финна из задней комнаты появилась круглолицая женщина. Гостиница была рассчитана на путешественников, но появлялись здесь и местные жители, которые выбирали «Лису и собаку» для уединения. Женщина, открывшая им, окинула хитрым взглядом закутанную фигуру Рене, подозревая, что это как раз та категория гостей.

— Миледи замерзла, — заявил Финн властным тоном, стараясь сразу же расставить все по своим местам и избавить их от подозрений. — Ей нужно выпить что-нибудь согревающее, а также посидеть у огня, если это возможно.

Женщина подняла трезубый канделябр повыше и осветила лицо Финна и его ливрею. Когда дымный свет запрыгал по фигуре Рене, женщина цокнула языком и что-то пробормотала себе под нос.

— Вы совсем посинели, дитя мое. Пойдемте, я посажу вас к огню. Что касается вас, — она заметила красный нос Финна и его пурпурные уши, — вы можете пройти на кухню, где наша Вайолет нальет вам чашку горячего бульона.

Финн бросил на Рене сдержанный взгляд.

— Я предпочел бы не оставлять вас одну, мадемуазель.

— Все в порядке, Финн, — устало сказала она. — Я позвоню в колокольчик, если ты мне понадобишься.

Смирившись, он предоставил Рене заботам хозяйки, которая привела девушку в комнату, довольно большую, обшитую панелями с изображением дубовых листьев, с огромным камином возле стены. Половина комнаты, очевидно, служила пивной, на другой половине стояли небольшие столы и стулья, где постояльцы могли пообедать или просто посидеть. Кроме одинокого джентльмена в углу, читавшего экземпляр «Ковентри меркьюри», в комнате никого не было. Рене могла бы и его не заметить, если бы не блики света на его рыжих волосах, — казалось, они горели так же ярко, как пламя свечи.

Хозяйка гостиницы представилась как госпожа Огилви и указала на деревянную скамейку прямо перед очагом.

— Прекрасно, — отозвалась Рене, усевшись перед огнем.

— Я вернусь через минутку, миледи. Мы хорошо заботимся о наших гостях, вы сами увидите.

Госпожа Огилви скоро вернулась и поставила перед ней маленький кубок с вином и тарелку с сыром и хлебом. Благодарно кивая, Рене взяла оловянный кубок обеими руками и стала медленно пить, мелкими глотками, надеясь, что терпкий напиток согреет ее изнутри. Она не сняла ни плаща, ни капюшона, ее лицо порозовело в тепле комнаты, а замерзшие пальцы на ногах в вымокших ботинках уже могли слабо двигаться.