— Прелесть! И много их у вас еще?

— Шесть штук. Попугаев с осени раздали на зиму кружковцам, а хомяки и свинки, как мы понадеялись, перезимуют и так.

— А мне вы пару штучек на зимнее хранение можете выдать? А я взамен помогу перевезти их всех разом, в теплой машине.

— Запросто!

Моя собеседница схватилась за телефон и принялась названивать, видимо, тому самому парню в разлапистой шапке, но отложила трубку, немного обескураженная. Надо полагать, «аудивладелец» еще не был настолько приручен, чтобы предоставлять продукцию германского автопрома для перевозки четвероногой живности — в его годы явно предпочитают двуногую.

— Все равно мы вам поможем! — заключила юная любительница природы. — Когда можно будет забрать у вас парочку свинок?

— Да хоть сейчас. Отсюда до нашей станции семь минут хода.

Мы допили кофе и отправились ко мне на работу.

Станция юннатов располагалась посреди полузаброшенного сада, по-декабрьски одетого в иней и снеговую опушку, и, когда мы вошли в калитку, моя спутница только ахнула:

— Как здорово! У вас тут кино снимать можно! — Она забежала вперед и, запрокинув голову, стряхнула себе на лицо несколько роскошных хлопьев снега с ближайших веток. — «Зимняя сказка» или что-нибудь еще в этом роде! — И лишь поднявшись на крыльцо нашей конторы и по какому-то особому, свойственному только пустым, брошенным домам эху уловив, что внутри никого нет, обернулась ко мне и коротко хохотнула: — Вот я и попалась! Заманил-таки! — и, не дожидаясь моего ответа, уверенно потянула на себя ручку двери.

— Просто у нас обед, — успокоил я ее, не уточнив, что на зиму педагогический штат станции сокращается до трех человек.

Пока Ирина любовалась нашим мини-дендрарием и тормошила длинным пальцем с кроваво-алым ногтем полусонных хомячков, я прикинулся серьезным дядечкой. Сел за стол и начал линовать страничку в ежедневнике, старательно делая вид, что меня вовсе не волнуют ни она сама, ни каблучки ее ботиков, цокающие по крашеным деревянным половицам, ни стройные, мускулисто рельефные лодыжки, затянутые в золотящиеся колготки, ни звонкий голосок, щекочущий где-то возле самого сердца…

Когда она вдоволь продемонстрировала любовь к природе, я выдал ей двух морских свинок, записал в специально расчерченную ведомость (недаром же я изображал серьезного дядечку!) ее адрес и проводил до остановки. Наверное, мог бы напроситься в гости — показать, как обустраивать морских свинок. Благо отношения у нас сложились уже вполне дружественные. Но не решился. Наверное, испугался, что она почувствует, распознает своим женским нутром, что благоустройство морских свинок — лишь предлог! И я — совсем не тот зацикленный на флоре и фауне чудак, которого изображаю. Точнее, не только зацикленный чудак. Если уже не распознала — больно уж звонко стучали ее каблучки по половицам, слишком уж артикулированно щебетала она возле клеток с хомяками!

Да и что мне даст визит на дом? Мама ее днем наверняка на работе, а любая неловкость, неточность вновь могут возбудить подозрительность и разрушить всю конструкцию. Лучшее уж завтра, часикам к восьми утра, когда Иринка будет уже в университете, отправлюсь я к дому, в котором она живет, и как бы случайно встречу Олю-Галю-Веру, когда та пойдет на работу. То-то «ребенок-клоненок» удивится, когда узнает, кто я такой на самом деле! А то: «Почему вы меня преследуете?» Рассуждая подобным образом, я представлял, как мы будем заново знакомиться, и о чем будем говорить, и насколько это будет смешно, весело и трогательно, и с некоторым удивлением отметил, что думаю уже больше не о Гале-Вере-Оле, а об Ирине. Но тут же решил, что это вполне естественно. В конце концов, с Ириной мы уже почти что подружились, а как меня встретит ее мама? Совершенно неизвестно… Даже страшно. Наверное, я перед нею сильно виноват. Во всяком случае, с женской точки зрения. И с моей — тоже. Очень сильно.

Однако оказалось, что встретить Олю-Галю-Веру не судьба. Все-таки, видимо, одно дело — гоняться по торосам за тюленями, другое — часами топтаться на слякотной, насквозь пропитанной выхлопными газами улице у входа в какое-нибудь интернет-кафе или фитнес-клуб. Наутро у меня оказалась температура под сорок, и я слег. В принципе, конечно, никакой особой проблемы: обычный чай с малиной поднимает меня в таких случаях на ноги за три дня. Буду как огурчик!

Причем, как выяснилось, внезапная хвороба вовсе не лишила меня прелестей светского общения. Не успел я как следует обложиться подушками, пледами и грелками и задремать, как в дверь позвонили. Кляня на чем свет стоит соседку, повадившуюся ходить ко мне со сломанными утюгами, метнулся в прихожую. Однако в дверном проеме с вытаращенными глазами маячила, кто бы вы думали? — Ирина.

— Я заходила к вам на станцию, но мне сказали, что вы заболели! И телефона у вас нет! Дали этот адрес! Что-нибудь случилось? Это не из-за меня? Мы так долго вчера стояли на остановке! А еще я подумала, вдруг это та шпана…

— Да нет, что ты! Так, маленько простудился! — Я не знал, полагается ли в нынешние времена приглашать юную даму в квартиру, если на тебе пузырястые треники и старый, измочаленный свитер. Впрочем, Ирина сама с неподражаемой естественностью шмыгнула через порог берлоги, поверх моего плеча проворно окинула взором «недвижимость» и защебетала дальше:

— Я из-за чего пришла-то… У мамы оказалась аллергия на шерсть. Она невозможно чихает и кашляет от этих свинок и просит убрать их куда-нибудь подальше. Можно, я принесу их вам обратно? Что делать, не получился зооуголок на дому…

— Конечно, приноси! А лучше, зачем ты будешь ходить? Через пару деньков я поправлюсь и сам загляну к вам за ними. А то — юная девушка будет бегать с грызунами за пазухой…

— Нет, нет, я принесу! Все равно буду вечером в ваших краях, а мама еще два дня в обществе свинок просто не протянет. Вы один живете? Может, вам что-нибудь купить?

— Нет, не надо. Впрочем, буду обязан, если добудешь пару порций лапши «Роллтон». Сейчас дам денег.

— А у вас уютненько! — Иринка осваивалась в моем жилище с поразительной быстротой. Скинув в прихожей ботики, она бесцеремонно шлепала из угла в угол. — Вы и рыбок разводите? Сколько ракушек! Коллекционируете? Да вы ложитесь! — Без всякого перехода она начала рассказывать про какого-то университетского педагога, который «тоже коллекционирует», но не ракушки, а пивные пробки. — А моржовый клык настоящий? Да вам за него целую кучу «бабок» отвалят, если продадите! А музыка у вас есть?

Немного опечалившись тем, что из всей «музыки» у меня в наличии только старенький черно-белый телевизор, Ирина сделала вывод, что «у вас тут надо протереть пыль», и даже поискала глазами тряпку. Орудия труда так и не нашла, но все равно в результате ее творческих усилий в моей холостяцкой берлоге еще добрых полчаса бушевал самый натуральный ураган, перемещающий предметы с привычных мест на непривычные, вздымающий воздушные микровихри, сыплющий очередями слов и овевающий чуть уловимым запахом магнитящих ноздри духов.

Вечером она пришла вновь: принесла морских свинок, лапшу «Роллтон» и дала возможность полюбоваться, насколько ей идет лыжный костюм: плотные облегающие штаны словно созданы для демонстрации того, насколько эротично смотрится неназойливо выраженный девичий атлетизм, а самая безыскусная на первый взгляд «олимпийка» — необъяснимым образом подчеркивать объемность бюста. Еще раз охватив вниманием мой зверинец и условившись, что будет время от времени навещать свинок, с которыми успела подружиться, пока они изводили ее маму аллергией, осталась пить чай. И все пыталась убедить меня, что я — все же маньяк, так как, во-первых, у меня борода отличается по цвету от волос на голове: «Вспомните Печорина! У него брови были темные, хотя он был блондин!» — ничего себе логика! Приводить в доказательство литературного героя, плод писательского воображения!