Похоже, мысли о холопстве посещали смерда уже задолго до предложения господина.

— И я согласен, Андрей Васильевич, — вдруг кивнул второй буян. Не так уверенно, как его друг-соперник. Скорее с безнадежностью, чем с радостью. Уж лучше животом в походах рисковать, чем все свое благополучие на плетение корзинок поставить. А в холопьей жизни вовсе никаких хлопот. Ешь, пей, почивай на всем готовом. Пусть у хозяина голова болит, чтобы ты сытым и одетым был.

— Отлично. — Андрей поднялся на крыльцо, оглянулся на парней.

Вот они, его первые холопы. Не те, что от отца достались, не те, что князь Друцкий от щедрот своих подарил, а его собственные, им самим с воли выкупленные. Те, кто вместе с ним и под его знаменем будет в походы ходить, с его именем на устах животы свои класть.

Князь Сакульский вошел в дом, в светелку, поцеловал Полину, что как раз кормила грудью малыша. Прошло всего несколько дней — а личико сынишки уже расправилось, наполовину сошли темные корочки, закудрявились похожие на пух коротенькие волосики. Княжич больше не напоминал сморщенный шарик — он стал настоящим, пусть и маленьким, большеголовым человечком. Может статься, и ему еще сегодняшние холопы послужат, с ним басурман и крестоносцев бить станут, ему за победы будут здравицы кричать.

Зверев открыл сундук, взял пустые кожаные мешочки, отсчитал в один полсотни крупных плоских копеек-чешуек, в другой — семнадцать. В копейке — примерно четыре грамма, в гривне — двести. Так что все правильно. Хотя в этой денежной системе сам черт ногу сломит: алтын — три копейки, копейка — примерно четыре чешуйки, двадцать пять копеек — рубль, два рубля — гривна. Но при этом московские монеты вдвое дешевле новгородских ценятся, лифляндские — в полтора раза дешевле московских, псковские — в полтора раза дороже… И как только купцы во всем этом без компьютера разбираются?

Князь закрыл сундук, открыл другой, достал несколько листов серой датской бумаги, чернильницу на длинном ремешке, срезанное наискось гусиное перо, вышел из дома.

— Ну что, добры молодцы, не передумали?

Парни не ответили, и Андрей удовлетворенно кивнул:

— Илья, иди сюда. Клянешься ли ты слушать меня во всем, в делах больших и малых, все приказы выполнять с прилежанием, как бы тяжелы они не оказались, и не отступать от воли моей, даже под угрозой для живота своего и болью любой? Клянешься ли быть честным и верным с сей минуты и до последнего часа своего, покуда отпущен не будешь для отдыха, либо не придет твой смертный час?

— Клянусь, — кивнул Илья и размашисто перекрестился.

— Вот, пиши здесь, что ты, Илья, Антипа Карася из княжества Сакульского, Запорожской деревни сын, получил гривну серебра за волю свою от князя Андрея Сакульского по праву владения. Ставь число и подпись свою. И ты тоже пиши, красавец.

— Грамоте я не обучен, княже, — угрюмо сообщил Изольд.

— Я напишу, ты крестик поставишь, — ответил Пахом. — А грамоте тебя опосля обучим. А то как же так: русский человек, а букв не разумеет?

— Я поморянец, — упрямо поправил его парень.

— Да хоть китайцем раньше был, — хмыкнул Зверев. — На русской земле живешь, русскому князю служишь, по-русски разговариваешь, за свободу и справедливость живот свой класть готов — значит, русский. Давай, Пахом, пиши.

Илье, поставившему размашистую, просто королевскую подпись, он вручил мешочек с серебром и предупредил:

— Сегодня домой ступай. Можешь деньги родителям отдать, можешь с девками прогулять, можешь на черный день спрятать — но завтра на рассвете чтобы здесь был! Пахом, сперва с бердышом их работать научи. Эта штука и попроще во владении будет, и для врага в бою страшнее. Опосля уж на рогатину и саблю переходи. Там мастерства больше нужно, а они ребята уже великовозрастные.

— Сделаю, Андрей Васильевич, — согласно кивнул дядька, тщательно выписывая буквы.

Грамота получалась красивая, из крупных, украшенных хвостиками и завитушками букв, вытянутых в одну общую линию, без промежутков. Зверев долго не мог привыкнуть к тому, что здешние писари не разделяют никак слова — но что поделать, такая сейчас орфография.

— Княже, княже! — Во двор влетел мальчонка лет семи, но, вместо того, чтобы поклониться Звереву, свернул к конюшне и принялся жадно пить воду, что грелась для скота в большой кадке. Чистую воду, естественно, колодезную.

— Ты кто такой? — не понял Андрей. — Чего хотел?

— Дядя Левший послал, — утер рот рукавом рубахи пацаненок. — Паузок к нам пришел, к ушкую чалится. Богатый. Не иначе, боярин знатный явился. — Он опять прихлебнул воды и уже не к месту добавил: — Андрей Васильевич.

Торжественность момента была вмиг разрушена. Князь еще раз заглянул Пахому через плечо, после чего потребовал у Изольда клятву верности, принял ее, отдал серебро дядьке и ушел в дом переодеваться. Не в рубахе же простой неведомого знатного гостя встречать! Когда же он вышел уже в атласе и шелке, в суконной, подбитой норковым мехом, украшенной бархатными вошвами ферязи с рубиновыми застежками и шелковыми шнурками на груди, в шапке с золотой бляхой на лбу, опоясанный драгоценной булатной боевой саблей — новоявленные холопы уже отправились тратить полученное серебро.

— Вот, Андрей Васильевич, подписаны, — протянул свернутые в тугую трубку грамоты Пахом. — Отныне они твои рабы, княже.

— На сундук в светелке положи, — кивнул ему Зверев. — Коли хватятся меня, я на пристани.

— Коня оседлать?

— Пешком быстрее дойду, — отмахнулся князь. — Лучше девкам вели снедь собрать, кувшин с вином налить и на ушкуй принести. Гостя попотчевать надобно, а сюда вести не хочу. Коли не потребуется, сами с тобой пообедаем.

От холма, да вершине которого пряталась от возможного половодья деревня, до пристани на берегу торфянистой речушки Вьюн было всего метров триста, не больше. Андрей одолел это расстояние за полторы минуты и, еще не ступив на бревна пристани, радостно раскинул руки:

— Кого мы видим! Боярин Бегебин, воевода Афанасий Семенович! Воистину, милостив ко мне Господь в последние дни! Что за доброе провидение привело тебя, боярин, к моему порогу?

В этот раз боярин не очень походил на д'Артаньяна. Он был в собольей шубе, накинутой на плечи поверх богатой ферязи, голову его спасала от жары высокая бобровая шапка, короткие туфли сверкали множеством самоцветов. В общем, настоящий русский помещик, в котором от европейского щеголя остались только узкие усики и ухоженная черная бородка клинышком.

— Рыбаки из-за промыслов опять лаются, Андрей Васильевич, — ответил воевода города Корела и прилегающей волости. — На месте глянуть порешил. Да заодно захотелось знатного жителя нашего навестить, поклон от купцов передать, узнать, нет ли нужды какой али вестей новых?

— А как же, есть, — невольно расплылся в улыбке Зверев. — Сын у меня родился, наследник. Пять дней тому назад.

— Поздравляю, князь, поздравляю… — Бояре наконец сошлись и крепко обнялись, покачиваясь и похлопывая друг друга по спине. — А что за чудище такое вертится у тебя, Андрей Васильевич?