Кречет с грохотом обрушил пудовый кулак на стол. Подпрыгнуличашки, блокноты, Коган едва успел подхватить ноут-бук. Лицо президента былобелым от ярости:

– Эта сраная Русь!.. Какие возможности были! Какиевозможности... И так обгадиться...

Коломиец сказал торопливо:

– Да запрягаем, запрягаем.

– Только вот понять бы, – пробормоталСказбуш, – где вожжи, где сопли...

Кречет крякнул, потер ладонями лицо, отряхнулся, словновыскочивший из воды пес, приходя в себя:

– Ладно, за работу. Теперь понятно, почему все прут внаши земли, как депутаты в буфет? От России всегда зависела судьба мира. Исейчас зависит!

В рабочий кабинет Кречета сходились уже привычно, хотя укаждого вроде бы свой роскошный кабинет, да не только кабинет, а целые здания склерками, референтами, помощниками, что заносят хозяину хвост на поворотах, ноКречет есть Кречет: под его жестоким взором надсмотрщика прямо в его кабинетегорбатятся даже те, кто в своем пьянствовал бы с заместителями да ставил бысекретарш креветками.

Кречет не перестраивал свой кабинет, доставшийся отпредыдущего президента, а тот в таком же виде получил от генсеков, а те в своюочередь, мало что меняли по сути в обстановке, доставшейся от русских царей иимператоров. Сами кабинеты больше походили по размерам на стадионы, добезобразия плотно заставленные мебелью из Эрмитажа, так мне показалось. Все взолотых рамах, кресла с золотыми спинками, дверные ручки и даже гвозди изчистого золота... Может быть, даже и не так, но у меня создалось такоевпечатление, а я человек скептический, повидавший мир. На другого это вот всепроизведет впечатление, как говорится, вообще неизгладимое.

Ко мне притерпелись, хотя все еще не считают полноправнымчленом кабинета. Одно дело специалист по углю или безопасности, другое – нечтостранное «футуролог». Мои жалкие попытки объяснить, что философская бомба можетнанести ущерба больше, чем атомная, вызывали ухмылки и многозначительноепереглядывание. Идиоты, хотя бы вспомнили, как шарахнул по нашей странефилософский снаряд коммунизма! До сих пор страна в развалинах.

Кречет чуть задержался, раздавая указания Марине иМирошниченко, а мы в кабинете Кречета стояли группками, беседовали важно истепенно, не решаясь рассесться в отсутствие хозяина. Все, что в руках,положили каждый на своем месте: допотопные пухлые папки из крокодиловой кожи,новейшие ноут-буки, блокноты с вензелями и двухголовыми уродами...

Коломиец в паре со Сказбушем прохаживались взад-вперед подстеной, откуда строго смотрели великие предки, почему-то начиная с ДмитрияДонского, поджарого и мускулистого, хотя из любой летописи известно, что князьбыл зело дороден и даже на коня взбирался с помощью трех дюжих гридней, икончая генералом Громовым, тоже поджарым, мускулистым и с воинственновыдвинутой вперед нижней челюстью.

Появился Черногоров, министр МВД, низкорослый, живой,быстроглазый, но очень осторожный в словах и движениях. На каблуках, которые скаждой неделей становятся все выше, постоянно вытянутый, даже волосы зачесываеткак у Элвиса Пресли, чтобы казаться выше ростом. Бросил на стол папку сбумагами, хлопнула так, словно взорвалась граната.

Все оглянулись в полной готовности броситься на пол, избегаяосколков. Один Коган независимо уселся за стол, но и он вскочил, когда дверьоткрылась, вошел Кречет, высокий и широкий, не по-президентски стремительный,полный силы, что противниками охотно трактуется как недостаток государственноймудрости.

– Еще раз всем доброе утро, – сказал он отрывистосвоим неприятным металлическим голосом. – Прошу садиться... Что вы в самомделе, как школьники? Вон даже наглый Коган...

Правительство осторожно рассаживалось, каждый на свое место,на Кречета поглядывали с опаской. Хоть и шутнул, но кто знает, не попасть быпод горячую руку. После неудавшегося переворота вернулся еще злее, по армии и вверхах прокатилась волна чистки. Неофициальной, но многие уволены, другие ушлисами, а кое-кто и вовсе исчез бесследно.

Кречет кивнул Краснохареву:

– Как продвигается бюджет?.. Хотя бы вчерне?.. А,Виктор Александрович! Давненько вас не видели. Чем порадуете в это хмурое утро?

Я развел руками. Видел меня Кречет позавчера, но при нашемтемпе, это, в самом деле, давно. Краснохарев бросил на меня просительныйвзгляд, займи пока этого зверя, а я подготовлю бумаги, у меня их тут целыйчемодан, разберусь, я сказал негромко:

– Закон об оружии... Даже не закон, а пока только вашуказ! Уже действует. Я утром видел, как сегодня один мужик чуть не застрелилдругого. Тот раньше него пытался пролезть к прилавку.

Кречет зыркнул из-под тяжелых надбровных дуг, большеприличествующих неандертальцу, чем президенту:

– Да вы же ратовали горячее всех за свободу продажиоружия!.. Вот такая у нас интеллигенция: чуть своего добьется, тут жеповорачивает оглобли. Но меня вы ж убедили? Хотя во все времена правители былипротив вооружения народца. Понятно, безоружных грабить проще. Даже те, кто квласти рвался под лозунгом разрешить свободную продажу хоть пулеметов, тут жезапрещал продажу даже детских рогаток, едва опускал жирный зад в царскоекресло.

Коган оглянулся на кресло Кречета:

– Но вы вроде бы уже опустили...

– Черт... – сказал Кречет уже спокойнее, –наверное, я все еще чувствую себя в оппозиции к власти. А интересы страны покачто... пока что!.. перевешивают личные. Да и хорошо знаю, что как только вкакой-либо стране – примеров сотни! – принимали закон о свободной продажеоружия, то количество преступлений сразу падало в три-четыре раза.

Сказбуш усмехнулся саркастически:

– Я часто бывал по работе в Штатах. Вся их хваленая вежливостьи предупредительность, все их улыбки – это следствие того, что у каждого вкармане может оказаться заряженный пистолет. Никто никого не толкнет, ненахамит, не облает. Улыбаются издали!.. А я прошел вчера вечером по Тверской:ни одного улыбающегося лица! Одни угрюмые рожи, даже у красивых женщин. Дакакие они красивые, если угрюмые?

Коган сказал мечтательно:

– Да, ради этого стоит... Так и запишем: вооружимнарод, чтобы разугрюмить наших женщин.

Сказбуш буркнул:

– Не надо умничать, Сруль Израилевич. Когда у женщины вдамской сумочке пистолет, она сможет носить юбки еще короче, а декольте глубже.И никакая пьяная тварь не рискнет свистнуть вслед. А уж протянуть лапы... Такиебыстро протянут ноги.

Кречет сказал:

– А суд присяжных ее тут же оправдает.

Коломиец воскликнул в ужасе:

– Как вы можете... Как вы можете говорить такие ужасныевещи?

– Вслух, – вставил Коган ехидненько.