Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не какие-нибудь там «оперные унитазы», а сплошная культура и история… Все городские шишки соберутся, – согласно кивнула Мурка.
– А вы пойдете в музей вместе с ним! По пригласительному вашего папы, – добавил Сева. – Мы с Вадькой будем Салямом отсюда рулить, а вы на месте подстрахуете.
– А как же вы? Вам же, наверное, тоже интересно пектораль посмотреть? – засомневалась Кисонька.
– Я ее уже в Интернете видел, – с глубоким равнодушием обронил Вадька, ныряя в свой шкаф с инструментами.
Кисонька вскочила и, пробежав через коридор, ворвалась в парадный офис, огорошив сидящего там Саляма заявлением:
– Салям, доставай пиджак и давай от него верхнюю пуговицу! Ты завтра идешь в музей на презентацию золотой скифской пекторали!
Салям на мгновение перестал жевать, одним глотком отправил уже откушенный кусок бутерброда в желудок и серьезно поинтересовался:
– Туда только без пуговиц пускают?
Кисонька с большим трудом подавила желание с такой же серьезной миной пояснить Саляму, что приличные люди в наше время в музеи ходят не только без пуговиц, но еще обязательно без штанов. Но сдержалась. Единственный служащий «Белого гуся» был человеком крайне ответственным и исполнительным. Кисонька сразу представила, как у входа в музей Салям стаскивает с себя брюки и в таком виде торжественно вступает в презентационный зал.
– Вадька вмонтирует в пуговицу камеру, чтоб мы видели, что с тобой происходит, – уже спокойно пояснила она. – Там мэр города и губернатор будут, с женами…
Салям продолжал равнодушно жевать.
– И фуршет, – искушающе добавила Кисонька. – С бутербродами.
Салям задумался, оглядывая надкушенный бутерброд со всех сторон. Наконец он поднял глаза на Кисоньку и настороженно уточнил:
– С салями?
– И с салями, и с бужениной, и с красной рыбой… Наверное, – добавила Кисонька.
Салям еще немного подумал, вздохнул и, окончательно решившись, промаршировал к встроенному шкафу, где прятался его парадный костюм, купленный за деньги агентства (после долгого скандала с Севой, утверждавшего, что для создания образа настоящего сыщика костюм совершенно не нужен. Хватит и собственных Салямовых джинсов, пятна кетчупа на которых вполне можно выдать за пятна крови. Сдался Севка, только когда озверевшая Кисонька пригрозила стребовать денег еще на трубку и скрипку, как у Шерлока Холмса).
Вытащив костюм, Салям с видом воина, идущего на смертный бой, оторвал от пиджака верхнюю пуговицу.
– …Я тут подумал, – начал Вадька.
– Похоже, думание – это заразно… – пробормотала вернувшаяся в рабочую комнату Кисонька, оглядывая Вадькин стол. Только что практически пустая столешница за время ее недолгого отсутствия оказалась сплошь завалена детальками, микросхемами, компьютерными чипами, чертежами… Посредине гордо красовался дымящийся паяльник.
– Я подумал, – принимая пуговицу, упрямо продолжал Вадька, – давайте я Саляму еще чего-нибудь куда-нибудь присобачу!
Кисонька поглядела на него изумленно:
– Третью ногу? Или ухо посреди лба?
– Нет, ну там что-нибудь стреляющее в галстук вмонтирую или нож в рукав! – азартно предложил Вадька.
– И огнемет в пупок! Будет у нас не Салям, а Терминатор! – подключилась Мурка. – Пойдет с губернатором знакомиться, а из рукава нож торчит!
– Конфуз может выйти чрезвычайный, – серьезно согласилась Кисонька.
– Тогда хоть очки возьмите! – предложил Вадька, загоревшийся идеей «апгрейдить» Саляма по полной программе. Он протянул Кисоньке здоровенные, как консервные банки, темные очки. – Тут куча всего – и вторая камера, и даже ночное видение!
– Эффектные, – вертя очки в руках, одобрила Кисонька.
– Так берете? – возрадовался Вадька.
– Обязательно, – согласилась Кисонька, – только кучу всего ты отключи, пожалуйста, – скомандовала рыжая. – А очки возьмем. Они с Салямовым костюмом смотреться будут – исключительно!
– Так что?! – возмутился Вадька. – Мы на него, кроме камеры и микрофона, ничего и не нацепим?
– Вадька, не увлекайся! – отрезала Мурка. – Салям на презентацию, а не на спецоперацию идет!
Вадька поглядел на жестоких девчонок с трагизмом непонятого гения, но ничего не сказал. Лишь упрямо сжал губы и, гневно сопя, принялся монтировать в пуговицу мини-камеру.
– Сами там не увлекайтесь древностями своими, – проворчал он, пинцетом поправляя последний проводок. – А то я вас знаю – будете на эту скифскую медяху пялиться и ахать: произведение искусства, бесценная находка… Ваше дело не экспонатом любоваться, а Саляма пасти! И внимательно следить, с кем он… то есть мы через него… разговариваем.
– Мальчишки, значит, – на Саляме, вы с Кисонькой – на контроле, – вдруг возмутилась Катька, – а Евлампий Харлампиевич? А я?
– А ты-ы… – многозначительно протянул Вадька. – Ты… – он оглядел Катьку с сомнением, словно колеблясь, можно ли доверить младшей сестре такое рискованное и опасное дело. И, наконец решившись, торжественно провозгласил: – А ты – пришей Саляму пуговицу обратно!
– На такое везение я даже не рассчитывала – чтоб нас одних отпустили! – радостно объявила Мурка.
– Если бы мама вчера не уехала – не отпустили бы, – резонно заметила Кисонька. – А отцу на завод надо, он только счастлив, что мы вместо него у Остапчука отметимся.
Шофер Володя остановил «Мерседес» у высокого парадного крыльца старинного особняка, в котором размещался исторический музей. На открытой дубовой двери висела афиша, объявляющая, что в город прибыло бесценное сокровище, но официально экспозиция открывалась лишь завтра. Тем не менее у ступенек особняка перетаптывалась кучка возбужденных людей с плакатами.
– Это что за демонстрация? – пробормотал шофер Володя.
Кисонька прильнула к боковому стеклу, пытаясь прочитать надписи на плакатах. Надписи слегка ошеломляли.
«Нет осквернителям древних могил!» – гласила одна. «Тутанхамона – египтянам, пектораль – скифам!» – сообщала вторая. «Каждый честный человек должен отобрать у археолога лопату!» – наконец, призывала третья.
– Может, мне вас проводить? – засомневался Володя.
– Они вроде не буйные, – ответила Кисонька, и сестры выбрались из машины.
К ним сразу пристала невысокая, спортивного вида женщина в джинсах. Длинные, завитые крупными кольцами седоватые волосы рассыпались по плечам не слишком чистого свитера. Женщина приблизила смуглое худое лицо к девчонкам и с интонацией хорошо оплаченного энтузиазма спросила:
– А если бы разрыли могилу вашего отца?
– Наш папа жив! – с невольной дрожью в голосе пробормотала Кисонька, шарахаясь в сторону.