– Ну что тебе? – раздраженно откликнулся старший.

– Та той же… скарб… заклятый… Его ж заклинали, чтоб такие, как мы, не чипляли? Бо мы ж не «счастливчики», чтоб он нам сам дался… Как же мы его возьмем?

Мыкола медленно повернулся к мальчишке – и тот невольно вжался в стену, таким вдруг страшным ему показался взгляд обычно добродушного сивоусого знакомца.

– Есть способ, хлопче, – медленно и раздельно проговорил сивоусый. – До того заклятого скарба ключик. – Мыкола придвинулся поближе к мальчишке. – Кровь людская!

– Р-руку р-резать? – дрожащим голосом переспросил мальчишка, шаря по земле в поисках еще недавно лежавшего рядом заступа. Но тот уж давно был у Мыколы. И все же пальцы хлопца наткнулись на что-то маленькое, твердое… Сам не понимая зачем, он стиснул это маленькое в кулаке, будто оно могло принести ему спасение.

– Скарб больно велик, – процедил дядька, – руки-то за него мало будет.

Мыкола на одно короткое мгновение увидал свое отражение в выкаченных от ужаса глазах парнишки – и тут же ударил заступом. Узкий лаз не позволял замахнуться, поэтому дядька просто ткнул, словно копьем, норовя попасть в живот белобрысому дурню. Чтоб струя живой человеческой крови враз окропила проступающую из-под слоев земли кладку, отворяя дорогу к кладу…

– Дядька Мыкола, не надо!

Даром что лаз узкий – хлопец все ж сумел извернуться ужакою, шарахаясь в сторону. Заступ прошелся по его впалому животу, прочертив длинную царапину… и врезался в земляную стену.

Пласт земли рухнул. Вырвавшись наружу вместе с волной невыносимого смрада, прямо в Мыколу пыхнуло белесой пылью. Из открывшегося проема, щеря здоровенные желтые зубищи, на сивоусого выпялился громадный лошадиный череп. Защищаясь от жуткого видения, дядька вскинул руки… Из горла его вырвался страшный хрип. Глаза выкатились из орбит, сивоусый забился в узком лазе, молотя в стены каблуками сапог. По всей длине выкопанного им прохода будто дрожь прокатилась. Со стен сплошными ручейками посыпалась серая сухая земля. Потолок пошел волнами. Здоровенный ком земли рухнул прямо на фонарь. Коротко дзенькнув, стекло лопнуло, фитилек выпал и погас. Последнее, что успел увидеть оцепеневший мальчишка, – перекошенное, прям упыриное лицо Мыколы. Дядька, пялясь на него вконец безумными глазами, прохрипел:

– Отдай… кровь… – И протянул к нему осыпанные белесой пылью руки.

Отчаянно вскрикнув, мальчишка пнул его ногой и на четвереньках рванул к выходу. Холодные пальцы вцепились ему в босую пятку, хлопец закричал, вырываясь, – и тут же позади с грохотом рухнул новый пласт земли. Хватка на ноге разжалась. Локти – колени – локти – колени… Мальчишка полз к выходу. Стены лаза колыхались, будто дышали. Позади все валилась и валилась земля. Многопудовая тяжесть нависала над самой макушкой, норовя заживо похоронить под собой. Казалось, прорытому в кургане лазу не будет конца… когда навстречу хлестнул свежий ветер. Хлопец одним броском вывалился наружу… и тут же стены лаза с глухим шумом рухнули и проход захлопнулся, словно жадная змеиная пасть.

Мальчишка постоял, шатаясь, над пятном рыхлой земли – всем, что осталось от дядьки Мыколы и его скарба, – и мешком повалился на земляной склон. Он лежал, раскинув руки, судорожно вдыхая чистый, пахнущий разогретым за день ковылем воздух, и бездумно глядел, как круглая луна стеснительно выглядывает в дырки облаков. Наконец чувства вернулись в ноющее тело – и мальчишка вдруг ощутил, что в правой руке у него что-то стиснуто. Маленькое, с гладкими краями.

Хлопец поднес руку к глазам и медленно разжал пальцы. На ладони, тускло отливая старым, не одну тысячу лет не видавшим света золотом, лежала бляшка с вычеканенным на ней оленем. Мальчишке этот гордый могучий зверь с запрокинутыми ветвистыми рогами показался самым прекрасным в мире. Не богатство, но на доктора для мамки и обувку брательникам хватит. Мальчишка бережно увязал бляшку в пояс драных порток, земно поклонился кургану и побежал по склону, разыскивать пасущуюся внизу лошаденку.

Днепропетровская область (бывшая Екатеринославская губерния)

Июнь 1971 года

Зависшее в зените солнце жгло невыносимо, но даже оно было не в состоянии высушить проступающий сквозь рубашку пот. Раздражая кожу, горячие струйки одна за другой катились по спине. От долгого сидения на корточках ноги затекли, а забитый сухой земляной пылью рот пересох. Но пить нельзя – станет только хуже, вообще до вечера не продержишься. Одна радость – в туалет совсем не хочется, а то куда бы он пошел на этой плоской, во все стороны просматривающейся степи, где единственной возвышенностью был их полураскопанный курган? А в соседней траншее девчонки роются. Взрослые. Студентки.

Мальчишка лет тринадцати, засевший в раскаленной на летнем солнце траншее раскопа, покраснел, будто кто мог подслушать его мысли, и принялся старательно ковырять скребком земляную стену кургана. Эти самые девчонки, между прочим, не ноют, вот и ему нечего. Никто его сюда силком не тащил, сам упрашивал: «Дяденьки археологи, дяденька Мозолевский, можно я немножко покопаю, ну хоть попробовать дайте, ну пожалуйста…»

– Товарищ Мозолевский, вам что, трудовое законодательство не писано? – послышался сверху раздраженный голос.

Мальчишка вскинул голову. Над ним, на кромке раскопа, застыла приземистая фигура, облаченная в мятый после долгой езды в «уазике» костюм. На темной ткани уже успела осесть пыль. Соломенная шляпа делала приезжего похожим на пасечника с картинок, но впечатление портил зажатый под мышкой пухлый портфель.

Стоящий рядом начальник экспедиции Борис Мозолевский набычился… и промолчал. Лишь пальцы судорожно, до белизны стиснули деревянную доску, на которой лежал полуизъеденный ржавчиной короткий – не намного больше современного кухонного ножа – скифский меч акинак.

Мальчишка уныло поглядел на начальника экспедиции. Вчера, еще затемно отпросившись у матери, он примчался на раскоп и, боясь даже дышать в спину орудующим щеточками и скребками археологам, с благоговением следил, как акинак медленно, по миллиметру, освобождают от земли, в которой он пролежал две с половиной тысячи лет! Но на этом, кажется, его приобщение к древним тайнам курганов и закончится. Принесло же этого… гриба в шляпке…

– Почему детский труд используете? – тыча в мальчишку пальцем, разорялся «гриб». Снизу, из раскопа, в котором съежился мальчишка, отлично видно было, как полуденное солнце колючими лучиками проскакивает сквозь дырочки его шляпы.

Мозолевский по-прежнему молчал, только хмурился.

– Это не использование детского труда. – Возникший словно из ниоткуда археолог Женя Черненко аккуратно вклинился между приезжим «грибом» и начальником экспедиции. – Это трудовое воспитание. Пусть покопается парень…

– Чтобы копать, вам выделили бригаду шахтеров и экскаватор! – перебил его «гриб». – На государственные средства, между прочим! – Он по-прежнему обращался только к каменно молчащему Мозолевскому. – А вы так ничего и не нашли!

– То есть как это?! – немедленно возмутился Женя. – А керамика, а скотомогильник, в смысле захоронение лошадей? А погребальная повозка? А греческие театральные маски? Это же интереснейшие находки, явно указывающие, что курган Толстая могила, – он одним взмахом руки очертил все опоясывающие курган траншеи раскопов, – относится к погребениям скифских царей… Настоятельно прошу не принижать достижений советской археологии перед лицом немецких товарищей! – И он кивнул на появившуюся рядом с ним фрау Ренату, которая и впрямь была самой настоящей немкой.