По мнению большинства участников этих дискуссий, незнание учения Нового Завета и комментариев на него стало повсеместным среди верующих, и ответственность за это ложится преимущественно на церкви и клир. Но любой представитель духовенства, как и любой студент духовных училищ, не желает дальнейшего развития библеистики. Каждый современный семинарист имеет хотя бы самые скромные представления о Свитках Мертвого моря или о свитках из Наг-Хаммади, об истории и эволюции исследований Нового Завета и о наиболее спорных заявлениях богословов и историков. Однако это знание не будет впоследствии передано пастве. Вследствие этого между духовенством и прихожанами разверзается бездна. Среди клириков складывается прослойка выдающихся эрудитов и знатоков. Они с надменностью и апломбом встречают все новейшие открытия, оставаясь безучастными к богословской полемике. Они, возможно, считают абсурдными и вздорными те вопросы, которые мы пытаемся разрешить, но при этом не проявляют ни удивления, ни желания обличить нас во лжи. К тому же они никогда не делятся с паствой своим опытом. Простой верующий не получает даже начальных представлений об истории Нового Завета от своего приходского священника, который, конечно же, считает себя выдающимися авторитетом в библеистике.

Когда же основные знания верующий получает, и источником информации при этом оказываются не представители клира, а книги, типа той, что написали мы сами, то в душе человека часто назревает духовный кризис или оскудение веры. В итоге либо к нам станут относиться как добровольным иконоборцам и разрушителям икон, либо пастырей заподозрят в утаивании информации. При любом раскладе дел результат, в общем-то, будет один — возникнет вопрос, не заключили ли клирики заговор молчания.

Положение дел в настоящий момент таково: с одной стороны, перед нами церковная иерархия, представители которой с головой ушли в чтение последних новинок и научились прекрасно разбираться во всех тонкостях библеистики. С другой стороны — простые верующие, для которых библеистика остается terra incognita. Современный более или менее начитанный клирик прекрасно разбирается, например, в том, какие книги изначально входили в корпус Нового Завета, а какие привнесены позднейшей традицией. Он достоверно знает, сколь много — или, говоря точнее, сколь мало — сообщает нам Библия. Он знает, какой степенью свободы он располагает при интерпретации библейских текстов, и насколько его толкования предопределены. Для такого клирика противоречия между фактом и верой, историей и богословием назрели и разрешились уже очень давно. Такой клирик уже давно осознал, что его личная вера расходится с историческими свидетельствами, и он постарался примирить в своей душе обе крайности, которым, чтобы ужиться, пришлось в большей или меньшей степени приспособиться друг к другу. Такой клирик в общем-то «слышал все это прежде». Его трудно удивить какими-нибудь фактами или гипотезами, высказанными нами и другими писателями. Оказывается, он свыкся с их существованием и уже давно выработал свое отношение к ним.

В отличие от эрудированного пастыря пастве не представлялось случая познакомиться со спорными фактами и свидетельствами и сопоставить те противоречивые и несовместимые идеи, которые выросли, с одной стороны, из духовных основ веры и евангельских повествований, а с другой — из знаний о действительном историческом контексте библейских событий. Впрочем, ортодоксальному христианину не нужно примирять факт и веру, историю и богословие хотя бы уже потому, что ему чужда мысль о том, что между ними могут существовать хоть какие-нибудь различия. Возможно также, что в сознательном возрасте он никогда даже не задумывался над тем, что две тысячи лет тому назад существовала Палестина и что это было вполне реальное место на земле, имеющее конкретные временные и пространственные координаты. Мысль о том, что на жизнь в Палестине влияли социальные, психологические, политические и психологические факторы, действующие как сейчас, так и прежде в «реальных» местностях и областях, может привести такого человека в полное замешательство. Поскольку Евангельская история придерживается противоположной тенденции и целенаправленно избегает каких бы то ни было ссылок на исторический контекст, повествуя о земле вне времени и пространства, окрашенной в мистические тона и до такой степени простой, что кажется, перед нами не многосложная жизнь, а лимб, царство теней в преддверии ада — некий остров Утопия, то есть остров Нигде, затерявшийся в отдаленных веках и просторах. Иисус, например, появляется то в Галилее, то в Иудее, то в Иерусалиме или на брегах Иордана. Однако современному христианину часто ничего не известно о географических и политических связях между этими местностями: далеко ли они расположены друг от друга, сколько времени может продлиться путешествие из одной местности в другую. Титулы различных сановников потеряли для нас всякий смысл. Где-то на заднем плане маячат лица римлян и иудеев — совсем как в киномассовке, — а если какое-нибудь из них обладает характерными чертами, то их наше воображение позаимствовало из какой-нибудь голливудской постановки, например из той, где Пилат, в довершение дела, говорит с бруклинским акцентом.

Мирянам кажется, что евангельские повествования — это и есть сама история в буквальном смысле этого слова, что они вполне самодостаточны и не становятся менее правдоподобными от того, что лишены исторической конкретности. Когда подобные проблемы начинают неожиданно обсуждаться в какой-нибудь из книг типа нашей, то сама их постановка кажется одновременно и святотатством, и откровением. Нас самих начинают инстинктивно сторониться как «антихристиан», как писателей, которые участвуют в полномасштабном крестовом походе против церковной власти, словно мы испытываем личную потребность в ниспровержении христианской доктрины (и при этом настолько наивны, что полагаем, что нам удастся совершить этот подвиг).

ПРОГНОЗ ОТНОСИТЕЛЬНО ДАЛЬНЕЙШЕЙ СУДЬБЫ НАШИХ ВЫВОДОВ

Нужно сразу сказать, что мы не ставим перед собой подобной цели. И не участвуем ни в каком крестовом походе. У нас нет жгучей потребности убедить кого бы то ни было в неоспоримой правоте наших идей. И мы, конечно же, не хотим поколебать ничьей веры. Мы принялись за работу над книгой «Святая Кровь и Святой Грааль» по очень простой причине. Нам нужно было поведать миру одну историю, и история эта, как нам казалось, заслуживает того, чтобы ее рассказали. Мы оказались в водовороте исторических событий, похожих на авантюрный роман, они завладели нашим воображением и захватили нас, подобно детективу или триллеру о шпионах. Кроме того, это историческое приключение было сопряжено с обширными пластами информации, открывающей свободный доступ к далекому прошлому нашей цивилизации — и не только к Священной истории и библейским временам, — к тому же другого случая познакомиться со столь отдаленными временами могло не представиться ни нам, ни нашим читателям. Как ни банально это звучит, но хорошая история требует, чтобы ее рассказали. Кажется, что она живет своей собственной жизнью и обладает внутренним импульсом, побуждающим ее найти себе достойное выражение. Мы горели желанием поделиться своей историей, подобно тому, как какой-нибудь человек, бывает, вдруг страстно захочет прикоснуться к руке своего друга или подруги, чтобы обратить его или ее внимание на поразительный красоты пейзаж или завораживающий закат.