отец, — мы спросить пока, к сожалению, не имеем оснований.

Усаживаясь за стол, Лёшка пробубнил:

— Да у нас и отметок сейчас почти не выставляют. Потому что Галина Ивановна больна, а эта новая училка отметками как-то не увлекается.

— Экая вам удача! — усмехнулась мама.

Но отец нахмурился:

— Это ещё что за «училка»? Говори о преподавателях подобающе!

— Я ещё с тобой потолкую! — грозно шевеля бровями, пообещал дед.

Ну, дедушки-то своего Лёшка ничуть не опасался. Обед прошёл в молчании.

Лёшка решил, что все неприятности позади. Но рано он успокоился.

Обычно после обеда папа отдыхал часочек в спальне. Полежит с газетой в руках, а то и подремлет. Но на этот раз только мама начала убирать со стола, как отец сказал:

— В субботу я не успел проверить да подписать. Живо на стол дневники!

Лёшка испуганно посмотрел на Игоря. Тот как раз, сказав спасибо, поднялся со стула. Теперь он снова сел, откашлялся и сказал вызывающе:

— Папа, у меня по физике двойка!

— Во-от оно что! — протянул отец, и ноздри у него раздулись.

Мама поставила груду грязных тарелок обратно на стол.

— Николай, успокойся! — И сокрушённо: — Как же это ты, Игорёк? Ведь это вторая двойка, а давно ли год начался…

Отец стукнул кулаком по столу и загремел:

— Неважно, вторая или первая! А то важно, что обленился он, как… как последний тунеядец! Так широко мыслить стал, что все кругом ограниченными заделались. Думаешь, я не понимаю, откуда Лёшкины глупые рассужденьица пошли? Был бы ты ещё какой-то тупица неспособный! А то ведь можешь учиться! Репетитора, что ли, тебе нанимать?

— Не надо мне репетитора, — пробормотал Игорь.

— А чего тебе надо? Чего? — От отцовского зычного голоса в буфете позвякивала посуда. — Уж восьмилетку-то я тебя заставлю кончить! А потом в пэтэу при нашем заводе пойдёшь! Там из тебя сделают человека!

— Он геологом хочет путешествовать, — вырвалось у Лёшки, сильно жалевшего брата. — Или в юнги на корабль…

Отец побагровел.

— Это кто ещё там пищит? Совсем распустились… А всё ты! — вдруг обрушился он на маму. — Всё им разрешаешь! Ах, миленькие мои, хорошенькие сыночки! А эти сыночки уже на голову тебе готовы усесться!

Мама обиженно глянула на отца, надулась, губы дрогнули… Неужели заплачет? Ужас какой!

— Николай! — негромко окликнул дед. И в кухне вдруг стало тихо. — Оно, конечно, — так же негромко, но отчётливо, заговорил дед, — тебе, Николаша, обидно. Ты — человек знатный, премированный, портрет твой, лучшего шлифовщика портрет, с Доски почёта не сходит. А сын у тебя, родная кровь, это самое — двойки подряд хватает. Но — этак вот… при детях… гм!

Отец опустил голову, тронул маму за плечо:

— Прости, Даша!

— Ничего, ничего, — быстро сказала мама.

— Не сразу оно всё делается, — продолжал дед. — И по-разному происходит. — Он поднялся со стула. — Пошли, Лёшка. У тебя там, по-моему, чего-то не дописано.

Идя за дедом по коридору, Лёшка им гордился. Такой маленький, сухонький, немного даже на сморчка похожий со своей бородёнкой! А сказал слово — и вспыльчивый папа, хоть и в сильном был гневе, замолчал, как мальчишка перед учителем. И не слышно, чтобы Игоря дальше ругал. Да вон Игорь уже вышел из кухни, в комнату идёт, отпустил его папа.

— Дед, — сказал Лёшка, когда они уселись на дедов диван и даже дверь прикрыли. — А всё-таки что у нас с Игорем? Плохо ему чего-то живётся.

— Ничего, внучек, — сказал дед. — Обойдётся. Возраст у Игоря такой… смутный. Ну, и лень его одолела, это ваш батя верно сказал. Н-да… Больно уж бабушка его баловала, с пелёнок всё с ним да с ним. Души в нём не чаяла. И уж ты Игорька не тронь, слова ему поперёк не скажи! А жалеть-то… тоже надо до предела…

НЕ ПРОХОДИМЦЫ, А НАЙДЁНЫШИ

Стёпа чистила птичью клетку.

Достала через дверцу пластмассовую ванночку. Дверцу закрыла и выдвинула пол клетки. Всё с него стрясла в мусорное ведро, обтёрла тряпкой. Посыпала чистым песком, задвинула его на место. Снова открыла дверцу, поставила ванночку со свежей водой, поправила веточки-деревья — они торчали стоймя во всех четырёх углах.

Чик и Пик прыгали по веткам и по стенам клетки, щебетали, насвистывали, суетились и всё норовили сесть на Стёпину руку, когда рука находилась внутри клетки.

— Не мешайте, непоседы! — ласково ворчала Стёпа. — Воду разольёте. Вот кончу, тогда и купайтесь. — И крикнула: — Папочка, открой, пожалуйста, звонят, а у меня руки заняты.

Папа пришёл сегодня с работы раньше обычного, что-то писал за столом в другой комнате, к какому-то докладу готовился.

Пришла Ксюша Лузгина.

— Гулять пойдём?

Посмотрела, как Стёпа раскладывает в клетке травинки, нацепляет на сучки кленовые и дубовые листья, будто они тут выросли, и покрутила головой:

— Много тебе с ними возни. А какие это птицы, узнали? Ведь не воробьи, как я сперва подумала, верно?

— Конечно, не воробьи. Лесные пичуги, это ясно. А вот как называются, никто не знает. Не чижи, не щеглы, не зяблики, не синицы. Один папин товарищ говорит, что это, наверно, зеленушки. И те мальчишки, у которых мы когда-то купили Чика и Пика, тоже не знали…

Было это два года назад, поздней осенью. Первоклашка Стёпа шла с папой мимо крытого рынка. И вдруг крепче сжала папину руку.

— Ой, смотри! Какие бедненькие!

Двое мальчиков, одному лет двенадцать, другой помладше, переминались с ноги на ногу у входа в рынок. Здесь, под стенкой, их меньше доставал мелкий холодный дождь. Мальчик постарше держал в руке клетку. В клетке примостились на жёрдочке два жалких, иззябших серо-зелёных комочка. Из взъерошенных перьев торчали клювики.

Папа остановился.

— Продаёте?

— Три рубля! — хрипло сказал мальчик, державший клетку.

Младший шмыгнул носом:

— Можно и за два. — И глянул исподлобья на товарища.

— Сами поймали? — спросил папа.

— Вон его брат. — Старший кивнул на меньшего. — Силками.

— А какие это птицы?

— Может, щеглы, — неуверенно сказал младший.

— Не выдумывай, пожалуйста! — сказал папа. — Что я, щеглов не видал? Не знаете, значит? А кормить их чем?

— Обыкновенно, — прохрипел старший. — Семенем. Крошками.

— Папа! — взмолилась Стёпа. — Смотри, как им холодно!

— Ладно, держи три рубля. — Папа протянул деньги. — И беги домой, ты же совсем простужен.

Мальчик живо отдал ему клетку, степенно сказал:

— Спасибо! — А уже отойдя на несколько шагов, крикнул обнадёживающе: — Может, и не подохнут!

Стёпа испуганно ойкнула.

Но Чик и Пик и не думали подыхать. Обогрелись, обсохли, напились воды, поклевали конопляного семени. И вот порхают, распевают целый день.