Томас подождал, пока они не скрылись из виду, после чего провел Жанетту через открытый участок в чащу, а оттуда к горящему дому. На ярком солнце пламя казалось бледным. В пределах видимости никого не было, только возле утиного садка среди перьев лежала собака. Она скулила. У нее было проткнуто брюхо. Томас наклонился над животным, погладил по голове и почесал за ушами, а умирающий пес лизнул ему руку и попытался завилять хвостом. Томас вонзил нож прямо ему в сердце, так что пес умер мгновенно.

– Он бы не выжил, – обратился Томас к Жанетте.

Она ничего не сказала, а только смотрела на горящую солому и стропила. Томас вытащил нож и потрепал мертвого пса по голове.

– Отправляйся к святому Гинфорту, – сказал он, вытирая клинок, и признался Жанетте: – В детстве я всегда хотел иметь собаку, но мой отец их терпеть не мог.

– Почему?

– Он был странный.

Томас вложил клинок в ножны и встал. Дорога со следами копыт вела от фермы к ферме на север, и они пошли вдоль нее, осторожно пробираясь между васильков, поповника и кизила. Это была страна маленьких полей, высоких берегов, небольших рощиц и неровных холмов. Страна засад. Но они не видели никого, пока с вершины пологого холма не заметили приземистую каменную деревенскую церковь, а за ней – солдат. Сотни солдат встали лагерем в поле за домами, а другие расположились в самой деревне. Близ церкви виднелись большие шатры. У входа благородные рыцари поставили свои знамена.

Томас все колебался, не желая заканчивать эти счастливые дни с Жанеттой, но понимал, что выбора нет, и потому с луком на плече повел ее в деревню. Солдаты увидели их, и навстречу вышла дюжина лучников во главе со здоровенным командиром в кольчуге.

Первым его вопросом было:

– Из какого вы ада?

Его стрелки по-волчьи оскалились при виде потрепанного платья Жанетты.

– То ли ты хренов монах, укравший лук, то ли хренов лучник, стянувший у монаха рясу.

– Я англичанин, – сказал Томас.

На верзилу это как будто не произвело никакого впечатления.

– У кого на службе?

– Я служил Уиллу Скиту в Бретани.

– В Бретани!

Начальник стрелков нахмурился, не зная, верить ли Томасу.

– Скажи ему, что я – графиня, – по-французски проговорила Жанетта.

– Что она говорит?

– Ничего, – сказал Томас.

– И что вы тут делаете? – спросил верзила.

– Я отбился от своего отряда в Бретани, – нерешительно сказал Томас. Ему не стоило говорить, что он скрывается от правосудия, но он не подготовил другой легенды. – Я просто ушел.

Это было слабое объяснение, и здоровенный лучник отнесся к нему с должным презрением.

– Это означает, парень, что ты хренов дезертир.

– Будь так, я бы вряд ли пришел сюда, верно? – вызывающе спросил Томас.

– Ты бы вряд ли пришел сюда из Бретани, если бы не заблудился! – заметил командир стрелков и плюнул. – Тебя надо отправить к Скорсби, пусть разберется, кто ты такой.

– Скорсби? – переспросил Томас.

– Слышал о нем? – недружелюбно спросил верзила.

Томас слышал об Уолтере Скорсби, который, как и Скит, возглавлял собственный отряд лучников и латников. Скорсби не пользовался хорошей репутацией. Говорили про его угрюмый нрав, но, очевидно, именно ему предстояло решить судьбу Томаса, поскольку лучники окружили их и повели в деревню.

– Это твоя женщина? – спросил Томаса один из солдат.

– Это графиня Арморика, – ответил тот.

– А я долбаный граф Лондонский, – расхохотался лучник.

Испуганная угрюмыми лицами, Жанетта вцепилась в руку Томаса. Ему было тоже не по себе. Когда в Бретани дела шли из рук вон плохо, когда эллекин ворчал и было холодно, сыро и противно, Скит любил приговаривать: «Радуйтесь, что не попали к Скорсби». А теперь Томас, похоже, попал.

– Дезертиров мы вешаем, – с удовольствием сообщил верзила-начальник.

Томас заметил, что лучники, как и остальные войска, которые он видел в деревне, носят на камзолах красный крест святого Георгия. Огромная толпа солдат собралась на пастбище между деревенской церквушкой и цистерцианским аббатством или монастырем, каким-то чудом избежавшим разрушения. Монахи в белых рясах прислуживали священнику, служившему мессу солдатам.

– Сегодня что, воскресенье? – спросил Томас одного из лучников.

– Вторник, – ответил тот, сняв шляпу из уважения к богослужению. – День святого Иакова.

Они подождали на краю пастбища у деревенской церкви. Ряд свежих могил говорил, что появление здесь солдат привело к смерти нескольких жителей. Но большинство селян, вероятно, убежали на юг или запад. Остались лишь двое. Старик, согнутый пополам работой, с белой бородой чуть ли не до земли, что-то шамкал священнику в отдалении, а маленький мальчик лет шести-семи пытался натянуть английский лук на забаву английским стрелкам.

Месса закончилась, и люди в кольчугах поднялись с колен и направились к шатрам и домам. Один из лучников, конвоировавших Томаса, зашел в расходящуюся толпу и вновь появился с несколькими людьми. Один выделялся высоким ростом и новой, отполированной до блеска кольчугой. На нем были высокие сапоги, зеленый плащ и меч с золотой рукоятью в ножнах, отделанных красной материей. Подобное щегольство не шло к его изможденному и мрачному лицу. Он был лыс, зато с раздвоенной бородой, которую заплел в косы.

– Это Скорсби, – шепнул один из лучников, и Томасу не пришлось гадать, кого из приближавшихся он имел в виду.

Скорсби остановился в нескольких шагах, и здоровенный лучник, арестовавший Томаса, усмехнулся.

– Дезертир, – с гордостью заявил он. – Говорит, что пришел из Бретани.

Скорсби сурово посмотрел на Томаса, а на Жанетте задержал взгляд. Ее изодранная одежда не скрывала крутых бедер, ворот платья был разодран, и Скорсби явно хотел увидеть больше. Как и Уилл Скит, он начал свою военную жизнь лучником и поднялся благодаря сообразительности. Томас догадался, что в душе этого человека не осталось сострадания.

Скорсби пожал плечами:

– Если дезертир, повесьте ублюдка. – Он улыбнулся. – Но его женщину мы задержим.

– Я не дезертир, – сказал Томас, – а эта женщина – графиня Арморика, родственница герцога Блуаского, племянника короля Франции.

Многие стрелки осклабились, услышав такую нелепицу, но Скорсби был осторожным человеком и учитывал состав собравшейся на краю церковного двора небольшой толпы. Среди зрителей было два священника и несколько рыцарей в плащах с гербами. Заявление Томаса зародило в уме командира некоторое сомнение. Нахмурившись, он посмотрел на Жанетту. На первый взгляд она была похожа на крестьянку, но, несмотря на свое загорелое лицо, отличалась благородной красотой, а остатки ее платья говорили о былой элегантности.