– Спригган!

Кальтеру оставалось лишь притвориться, что такое объяснение его вполне устроило. И он, понимающе кивнув, оставил дозорного в покое.

– Он сказал «спригган»? – также шепотом осведомился у напарника идущий следом Серега, когда шотландец, махнув рукой, велел группе продолжать путь.

– Похоже на то, – подтвердил Кальтер. – А тебе что, знакомо это слово?

– Встречал его, когда однажды рубился в видеоигру про рыцарей и монстров, – пояснил Сквозняк, не повышая голоса. – Спригганы – это вроде бы такие мелкие уродцы, которые обитают в могильниках, развалинах или стерегут зарытые сокровища. Однако при желании эти карлики могут превращаться в гигантских тварей или призраков, менять погоду и тому подобное. Короче говоря, раз мы уже видели великана, то, говоря про стригганов, наш друг в клетчатой юбке, вероятно, не преувеличивает. А если предположить, что у хозяев Мегалита этот примыкающий к храму парк служил вовсе не для прогулок, а являлся некрополем…

– Я тебя понял, – перебил его Куприянов, не расположенный к болтовне, пусть даже она велась по делу. – А в твоей видеоигре случайно не уточнялось, испражняются те карлики или нет? Потому что куски дерьма, которые поднимает и обнюхивает Джон, выглядят вовсе не мифическими, а очень даже реалистичными.

Серега лишь развел руками – ни о чем таком он, естественно, никогда не читал. Но не верить в присутствие здесь кого-то еще, кроме шестиметровых гигантов, ни он, ни Кальтер сегодня уже не посмели бы. И потому были склонны доверять Огилви, даже если он и ошибался, приняв за сприггана какую-то иную тварь или человекообразного монстра. Для напарников это не имело принципиальной разницы. Их больше волновало, смертно ли это существо, и опыт битвы с великаном давал им в этом плане кое-какой повод для оптимизма.

Прежде чем тьма окончательно сгустилась, Куприянов достал из вещмешка колесцовый замок от кремниевого пистолета – тот самый, который нашел в вещах убитого им на побережье рыцаря. Замок был сухим, как все прочие куприяновские вещи и провизия, потому что на пути к выходу из храма напарники успели снять с плеч вещмешки, после чего понесли их в руках над прибывающей водой. Поэтому пистолетный замок все так же исправно высекал искры и мог поджечь порох. Который еще остался у Сквозняка в количестве, достаточном не только для разведения костра, но и для сооружения небольшой бомбы.

Учитывая обеспокоенность дозорного, нужда в такой бомбе могла возникнуть в любой момент. Вот только сделать ее на ходу было нельзя. Поэтому компаньонам так или иначе требовалось поскорее разбить лагерь и позаботиться о собственной безопасности, а уже потом продолжать путь в неизвестность, которая при дневном свете пугала уже не так сильно, как в кромешной тьме.

На том и порешили.

Разыскивать в незнакомом лесу идеальное место для ночлега можно было хоть до самого утра. Поэтому компаньоны не мудрствуя лукаво выбрали растущее на небольшом холме высокое сучковатое дерево, на которое можно было в случае опасности быстро вскарабкаться, и расположились у его подножия. Где и разожгли небольшой костерок. После чего достали пожитки – подобно Сквозняку, Джон и Кан также успели прихватить кое-что с того стола, прежде чем он самовоспламенился, – и принялись ужинать.

Судя по кислой роже Огилви, его терзали большие сомнения насчет того, что все они найдут спасение на древесных ветвях от той угрозы, которой он боялся. Но продолжать брести по ночному лесу в надежде наткнуться на более подходящее укрытие, было бы намного безрассуднее. Поэтому и пришлось выбирать из двух дерьмовых вариантов тот, который давал хоть какую-то уверенность дожить до рассвета.

Поскольку языковые и культурные барьеры между калеками и их союзниками были непреодолимы, разговаривать за ужином им было не о чем. Хотя за все это время они вроде бы научились худо-бедно понимать друг друга на языке жестов. Да и теми следовало пользоваться с оглядкой. Мало ли, а вдруг какое-нибудь из общеизвестных движений рук в древней Шотландии или Японии на самом деле считается оскорбительным. Так же как Вада и Огилви могли ненароком отпустить в адрес напарников какой-нибудь жест, за который их осудили бы в приличном обществе двадцать первого века. Но Кальтеру и Сквозняку хватит ума понять, что так вышло не специально. А что подумают в аналогичной ситуации диковатые люди из прошлого? Пусть они и не считали теперь калек своими врагами, кто даст гарантию, что их мнение вдруг резко не изменится в противоположную сторону? Причем ни Куприянов, ни Серега могут даже не узнать, что послужило тому причиной. Им повезет, если они хотя бы вовремя это заметят и успеют защититься.

С помощью жестов распределили очередность ночного дежурства. Сквозняку выпала очередь нести вахту первым, Кальтеру – третьим. Никто не возражал. Напротив, Серега был даже рад разобраться со своими пороховыми запасами как можно быстрее, не откладывая это дело на потом.

Сменять дозорных предстояло по мере того, как в маленькой лампадке шотландца полностью сгорит определенное количество масла (Кальтер не мог предложить использовать для этого свои часы, поскольку те разбились в битве у ворот Мегалита). Джон достал из мешка масляную склянку и показал компаньонам, до какого уровня надо заполнять лампадку, чтобы ее горение длилось всякий раз примерно одинаковое время. После чего убедился, что все разобрались с устройством его «таймера», зажег первую порцию масла и, завалившись под дерево, тут же уснул. У Кана и Кальтера не было иного выбора, кроме как последовать его примеру. А оставшийся бодрствовать Сквозняк занялся изготовлением бомбы. Не забыв, разумеется, приберечь немного пороха для разжигания других костров. Если, конечно, они в его жизни еще будут…

Вся возня с распределением сторожевых вахт и зажиганием лампадки оказалась в итоге напрасной. С тем же успехом компаньоны могли завалиться спать все сразу, потому что, когда в лесу раздался шум, дежурному не пришлось никого будить. От грянувшего во тьме душераздирающего воя у спящих на тот момент Сквозняка, Кальтера и Огилви сон как ветром сдуло, и вскоре они уже стояли на ногах с оружием на изготовку. Сменивший Серегу примерно полчаса назад Вада выхватил меч всего на несколько секунд раньше. И, судя по его растерянному виду, он не больше остальных понимал, что происходит. Очевидно, крику не предшествовали никакие подозрительные шорохи. Он разорвал тишину настолько внезапно, что застал врасплох даже бодрствующего и держащего ушки на макушке самурая.

Сказать, что Кальтера обуял страх, означало не сказать практически ничего. Даже в бою с великаном ему не было до такого отвращения боязно, как сейчас. Потому что тогда он отчетливо видел угрозу, догадывался, на что враг способен, и имел пусть сомнительный, но план, как с ним бороться. Теперь же, когда вокруг не было видно не зги, он даже не мог определить, откуда приближается враг, не говоря об остальном.

Казалось, что протяжный, как сирена, вопль доносится сразу отовсюду. В том числе – с неба и из-под земли. Хотя, скорее всего, это не земля вибрировала под ногами у Кальтера – это у него просто-напросто тряслись поджилки. Да и не только у него. В бледном свете костерка все четверо озирались по сторонам и, стиснув зубы, переходили с места на место. Только так – в постоянном движении – можно было справиться с мерзким ощущением полной беспомощности. Оно накатывало волной, стоило лишь замереть на месте. Чудилось, будто сама тьма вдруг обрела голос и, истерически вопя, обступала компаньонов со всех сторон. И драться с нею было столь же бесполезно, как пытаться высечь кнутами море. Так же как бесполезно будет убегать от нее, поскольку других источников света, кроме костерка и лампадки, поблизости не наблюдалось. Тьма была повсюду и должна была безраздельно править здесь еще очень долго.