Маркиз внес Мелинду в ее комнату и усадил на кровать. Когда он убирал руки, ей захотелось закричать, но она не могла вымолвить ни слова, не могла даже поблагодарить его, потому что ее голос умер где-то внутри, в горле. А затем, когда она наконец осмелилась взглянуть на него, лежа на подушке, до нее донеслись резкие слова маркиза:

— Маленькая дура! Вы могли сломать себе шею.

Мелинда, должно быть, пролежала какое-то время в забытьи от полного изнеможения, но, когда она очнулась, ей показалось, что до сих пор она слышит презрение — а может, это был гнев? — в голосе маркиза, когда он сказал: «Маленькая дура! Вы могли сломать себе шею». Эти слова снова и снова звучали у нее в ушах.

В то же время у Мелинды было чувство, что эти скачки помогли ей внутренне раскрепоститься, освободиться от тяготивших ее пут. Для нее это состояние означало, что она приняла вызов не только от Кегли, но от каждого из тех, кто когда-либо тиранил ее, был с ней жесток, обращался с пренебрежением и презрением, относясь к ней как к бедной родственнице. Все, что девушка испытала в течение последнего года, выросло, как ей казалось, в одну величайшую обиду, которая сидела где-то в глубине ее сердца, но теперь этот нарыв прорвался и она была свободна.

Но в то же время она сознавала, что главным ее побуждением было стремление каким-то образом заслужить одобрение маркиза, дать ему понять, что она не просто какая-то слабая глупая маленькая кукла, которую он может по своей прихоти переставлять с места на место, у которой отсутствуют характер и собственные мысли. Но именно это ей и не удалось — несмотря на то, что она все-таки вышла победительницей из опасных скачек.

Она вспомнила изумление и восторг в глазах всех джентльменов, дружно приветствовавший ее, когда она первой пришла к финишу, опередив Кеглю. Они и не подозревали, что отец дал ей мужское воспитание — ведь сына у него никогда не было. Он и относился к ней так, как будто она и вправду была его наследником, о появлении на свет которого он всегда страстно мечтал. Отец учил Мелинду верховой езде, она ходила вместе с ним на охоту, стреляла по куропаткам и плавала в озере, ныряя в него с высокого берега. Когда мать Мелинды укоряла его за это, отец лишь смеялся в ответ.

— Дай мне сына, — поддразнивал он жену, — и я верну тебе твою дочь.

Для Мелинды сопровождать отца в его развлечениях было высшим наслаждением. Он всегда держался с дочерью как с равным товарищем, всякий раз терпеливо объяснял ей, как в тех или иных ситуациях следует поступать, с добродушием и пониманием воспринимал ее неудачи на верховых прогулках или на охоте.

— На вид ты довольно хрупкая, — сказал он ей как-то раз, — но когда ты берешься за вожжи, чувствуется мужская рука.

Это был самый большой комплимент, каким он только мог наградить ее, и сейчас Мелинда думала, что, узнай ее отец о сегодняшнем состязании, он, наверное, гордился бы ее отвагой.

Она победила, и самоуверенная наглая улыбка сошла с лица Кегли. Вот только что это дало ей?

Маркиз по-прежнему ни во что не ставил ее.

На какое-то мгновение Мелинда зарылась лицом в подушку, затем в нетерпении встала с кровати. Она позвонила горничной, умылась и переоделась в чрезвычайно изысканное платье из белого легкого шелка, отделанное голубыми лентами и бесчисленными крошечными кружевными рюшами. Горничная причесала ее, и Мелинда внезапно почувствовала, что усталость покинула ее тело: она испытывала теперь странное нарастающее возбуждение — возбуждение от того, что она вновь увидит маркиза. Но теперь перед ним предстанет не подавленная, ничтожная девчонка, а женщина, сумевшая одержать верх над Кеглей, которая по праву считалась лучшей наездницей во всей Англии.

Какое-то мгновение перед ее глазами стояло очаровательное лицо Кегли, обращенное снизу вверх к маркизу, ее белая ручка на отвороте его смокинга, ее призывно алеющие губы, зовущие маркиза. Ей с трудом удалось избавиться от этого наваждения. Кегля, безусловно, охотилась за маркизом, и следовало отдать ей должное — она сделала все возможное, чтобы завладеть его сердцем, но в настоящее время именно она, Мелинда, имела власть над ним. В течение шести месяцев ему не удастся оставить ее. Как бы Кегля не пыталась обольстить маркиза, в течение этого срока он должен будет заботиться о том, чтобы Мелинда оставалась рядом с ним, делать вид, что она его жена, — это необходимо, по крайней мере для поверенных.

Мелинда взглянула на свое отражение в зеркале. Она была уверена, что теперь любому — и прежде всего сэру Гектору — было бы трудно узнать в этой роскошно одетой благородной даме с изысканно убранными волосами ту тихую, как мышка, бедную родственницу, которую можно было изводить попреками и даже избивать, то жалкое создание, которое занимало самое низшее положение среди домочадцев ее дядюшки.

Эти мысли заставили Мелинду вздернуть выше свой подбородок, и она сошла по лестнице, словно королева, сознавая, что эта победа придала ей новую уверенность в своих силах и чувство гордости, которых так не хватало прежде. К ее удивлению, в доме царила мертвая тишина. Она открыла дверь в гостиную и не обнаружила там, как ожидала, веселой хохочущей компании; лишь капитан Вест стоял у окна спиной к двери. Он наверняка услышал ее шаги, потому что спросил:

— Они уехали? — затем он повернулся лицом к двери и добавил:

— А, это вы, Мелинда! А я подумал, что это вернулся Дрого. Он торопится выпроводить незваных гостей.

— Так они уехали, — сказала Мелинда.

— Да, уехали, — подтвердил капитан, направляясь к ней. — Проходите и садитесь, пожалуйста, вы, должно быть, устали.

— Я уже отдохнула, — уверила его Мелинда, — и теперь полна сил.

— Тогда вам лучше остаться здесь, — сказал он. — Вы были просто великолепны сегодня. Никогда бы не подумал, что во всем мире найдется женщина, способная оседлать Громовержца и обскакать Кеглю. Кто научил вас так лихо ездить верхом?

— Мой отец, — сказала Мелинда. — Вы знаете, ведь я начала учиться верховой езде с трех лет.

— Это были скачки так скачки! — воскликнул капитан Вест. — Никогда не поверил бы, что могу увидеть что-либо более захватывающее, чем то, как вы управляли Громовержцем на последней половине мили.

— А его светлость гневается на меня, — проговорила Мелинда тихим голосом.

— Меня это нисколько не удивляет, — ответил капитан Вест. — Мы все думали, что вы непременно сломаете себе шею.

— И… если бы я… если бы это случилось, — запинаясь проговорила Мелинда, — означало бы это… что он… мог бы… мог бы потерять свое наследство?

— Мне это как-то не приходило раньше в голову. Нет, конечно, нет, — возразил капитан. — Он беспокоился только о вас самой — впрочем, как и мы все. Но если вы умрете в течение этих шести месяцев, то есть до того дня, который указан в завещании вдовы, это не будет рассматриваться как нарушение условий со стороны маркиза; напротив, как мне представляется, он в таком случае получил бы деньги немедленно.