– Вы обе, ты и Блэр, доставили Клио много трудных минут. Вы были слишком похожи на свою мать. И не подпускали Клио близко к себе. Не находили с ней общего языка.

Возмущению Фрэнсис не было предела, она с трудом сдержала себя. Нельзя обрушить на сломленного горем больного отца правду об отношении мачехи к его дочерям. Ей хотелось тут же встать и уйти, хлопнув дверью, но она сделала попытку вернуть разговор в прежнее русло:

– Значит, ты хочешь, чтобы я заказала только белые цветы?

– Нет, зачем же? Клио любит разные цветы, но только бледных тонов. Ни в коем случае не пурпурные и не ярко-оранжевые. Алый цвет мы вообще не любим…

Когда у него вырвалось слово «мы», из глаз старика покатились слезы. Это «мы» имело огромное значение. Фрэнсис оно больно задело. Когда пара – мужчина и женщина – проводит долгие годы вместе, делит все – стол, кров, кровать, радости и беды, – они скрепляются намертво, словно цементом, и живут, дышат и мыслят одинаково. И она, Фрэнсис, имела такой шанс в жизни, но упустила его, порвав с Пьетро ради стремления отстоять свою самостоятельность, якобы неповторимую личность, и в награду вдоволь накушалась одиночеством.

Слеза скатилась по щеке Ричарда и упала на фотографию. Фрэнсис потянулась, чтобы стереть ее, но отец поспешно, хоть и немощными пальцами, перевернул снимок и отер его о плед. Потом он снова повернул фотографию и уставился взглядом в изображение Клио.

– Все счета направь сюда, на этот адрес. Блэр их оплатит, – распорядился он.

Фрэнсис не могла скрыть своего удивления:

– Разве ты уже говорил с Блэр?

– Она приезжала ночью. Было темно, но я не спал. Она пригнала машину Клио из «Фейр-Лаун».

– Она была одна?

– Здесь была одна, но кто-то ждал ее снаружи. Лили тебе скажет, кто это был. Она обещала еще заехать сегодня попозже, взять чековую книжку и помочь с организацией похорон.

Фрэнсис хорошо помнила их вечерний разговор с Блэр. Та вовсе не собиралась куда-то ехать, а уж тем более мчаться среди ночи к отцу, утешать его и предлагать свою помощь. Блэр вполне могла подождать до утра. Что заставило ее так резко изменить свои планы?

– А где намечено прощание? – поинтересовалась Фрэнсис, испытывая ощущение человека, опоздавшего на поезд.

– В храме на дюнах. В среду. Ты ведь знаешь, что легче тому, кто ушел из жизни, чем тому, кто остается. Мы с Клио это испытали, когда потеряли Джастина.

Фрэнсис захотелось приблизиться к отцу, дотронуться до него, вложив в этот жест вновь вспыхнувшую нежность к старику, но бодрый девичий голосок нарушил их уединение. Веснушчатая девица в уж слишком вызывающе обтягивающей ее округлости медицинской форме возникла из сумрака с подносом. Запах горячих тостов и куриного бульона сопровождал ее появление.

– Куда же подевался мой пациент? Я его обыскалась наверху, а он, такой прыткий, оказывается, уже здесь. Не пора ли подкрепиться? А вы, должно быть, Фрэнсис Пратт?

У молодой медсестры был явный ирландский акцент.

– Меня зовут Мэри. Я замещаю Лили. У нее сегодня выходной, но она им не воспользовалась, а поехала в город исполнять кое-какие поручения. Нам теперь прибавилось хлопот на ближайшие дни, но мы очень скорбим по миссис Пратт. Мистер Пратт обычно кушает у себя наверху, но раз вы здесь… – Она опустила поднос на столик, с которого Фрэнсис поспешно убрала свой блокнот. – Угощайтесь, пожалуйста. Тут с лихвой хватит на двоих. А я быстренько принесу вам прибор.

– Нет, спасибо, не утруждайте себя, – остановила ее порыв Фрэнсис.

– Как хотите. – Мэри взяла поднос и примостила его на коленях у Ричарда, проверила тормоза на его кресле и убрала упавшую на лоб прядь.

– Мне остаться с вами, пока вы кушаете?

Ричард движением головы указал ей в сторону лестницы. Мэри послушно проследовала мелкими шажками по мраморному полу в мягких тапочках на резиновой подошве. Ричард не притрагивался к еде, только смотрел на нее. Фрэнсис тоже, словно загипнотизированная, уставилась на блюдце с ломтиками сыра, на вареный картофель, румяные тосты и чашку куриного бульона, от которой поднимался пар.

О чем ей говорить с отцом? О еде? Может быть, ей следовало разделить с ним трапезу?

– Почему ты не вышла замуж за Пьетро?

Вопрос отца грянул как неожиданный выстрел, и пуля точно попала в цель. Фрэнсис даже задохнулась и не нашлась сразу что ответить.

Семь лет прошло после их окончательного разрыва. Пьетро настаивал на ее переходе в католичество, твердил о незыблемости уз, которые накладывает на семейную пару церковный брак. А она выскользнула как-то голышом из постели, наспех оделась и удрала куда-то, где ее никто не ждал, не согревал теплом… кроме разве парочки любимых собак.

– Это давняя история. Зачем ворошить прошлое? – ответила она отцу.

– Мне всегда было интересно – почему?

«А ты хоть однажды спросил меня об этом?» – захотелось крикнуть Фрэнсис, но она сдержалась.

– Он был слишком ревностный католик? – настаивал непонятно зачем отец.

Может, в самом деле лучше, что отец отвлекся от темы похорон и занялся чуть ли не археологическими исследованиями в прошлом своей старшей дочери? Даже его речь стала внятней, хотя все произнесенные слова разделялись мучительно долгими паузами.

– Можно сказать, что мы просто не очень-то подходили друг другу, – нашла самое нейтральное объяснение Фрэнсис.

– Пьетро несколько раз намекал – такое у меня, по крайней мере, сложилось впечатление, – что религия была причиной вашего разрыва. Так ли?

Фрэнсис молчала, не зная, что ответить.

– Надеюсь, он ничем не оскорбил тебя, не сделал тебе больно? – продолжал ронять слова отец. – Я никогда и никому не позволил бы причинить моим дочерям боль.

В том, что он выбрал этот момент для излияния своих отцовских чувств, уже была горькая ирония. Фрэнсис показалось, будто ее ударили в самое болезненное место, причем неожиданно и подло. Ричард ни разу не удосужился объяснить девочкам, почему Клио так бездушно обращается с ними. Им оставалось только гадать, знает ли о чем-либо их отец или витает где-то в облаках. В поисках ответа Фрэнсис еще ребенком сочинила воображаемый откровенный разговор с отцом. Теперь он всплыл в ее памяти почти дословно.

«– Я хочу, чтобы ты знала, Фрэнсис, – то, что я женился на другой женщине, не избавляет меня от обязанностей по отношению к вам, моим дочуркам. Я по-прежнему вас люблю, а, может быть, даже еще крепче. Это твой родной дом. Вы с Блэр всегда найдете здесь и кров, и тепло, и ласку.

– Но почему Клио ненавидит нас?

– Это не так. Пойми, быть мачехой очень нелегко. Она вам не родная мать и все время ощущает, что вы ее сравниваете… с другой женщиной. Она видит в вас угрозу себе, опасаясь, что вы можете порвать те ниточки, что связали ее и меня, боится, что я вернусь к той женщине, которая вас родила. Не уверен, что ты поймешь меня правильно, но когда-нибудь в будущем тебе станет ясно, какие чувства испытывает Клио. Ты на своем опыте узнаешь, насколько все люди несовершенны, и если поступают иногда плохо и во вред другим, это не значит, что они действуют с умыслом. Клио вовсе не жестокая и не злая. Мы с Клио говорили на эту тему. Она тоже сожалеет и постарается относиться к вам добрее. Все изменится, я обещаю. Дай мне обнять тебя, любимая моя дочурка…»