И я решил открыть ей тайну.

– Клахт думает, что я тебя совращаю. В очередной раз.

– Крыша у него поехала.

Ну так. Раньше-то он управлял целым городом, а потом его лишили власти – президентом стал Дззинк. Но Клахт привык командовать. Любой, кто подсел на власть, никогда с неё не слезет; она хуже, чем самый сильный наркотик. Власть вызывает привыкание с первой же дозы, а если её отобрать, тот, кто ей когда-то обладал, очень скоро двинется умом.

Это и случилось с беднягой Клахтом.

Мы перешли в Центр Слежения – соседнюю комнату – и наблюдали за гумафлором.

Клахт метнулся за угол и прижался к стене. Тщедушные стебли-ручонки стискивают ружьё, грудь вздымается, во взгляде читаются безумие, ненависть и холодная решимость. Они кружатся в стремительном, порывистом танце.

– Я тебя достану, псина псивая, – шепчет Клахт.

Поднимает ружьё и стреляет в воздух.

Звук выстрела разносится на всю округу.

Гарри немедленно реагирует. Его конечность падает сверху, как жук-бомбардировщик.

Клахт бежит назад, к двери. Толкает её и лезет было в карман… но останавливается. Дверь не открылась. Клахт берётся за ручку, снова толкает дверь, потом дёргает на себя. Заперто.

По крыше ползёт паук-наблюдатель. Он сделан из жаростойкого и прозрачного металла. Паук приближается к краю, выпускает металлическую паутину, берёт её лапкой, крепит к крыше и прыгает вниз. Повисает сантиметрах в тридцати от головы Клахта. Из головы паука вылезает антеннка; он настраивается на частоту мозговых волн Клахта.

И на экране монитора появляются мысли гумафлора. Компьютер зачитывает их его голосом:

«Заперся… Не волнуйся, сестрёнка, я тебя вытащу… Вытащу… Децербер, сейчас ты у меня… Подожди… Зря ты связался с Клахтом… Как бы мне… Чёрт! Ещё этот Гарри… Надо быстро… Да… Так, ладно… Не бойся, сестричка, это я. Я пришёл тебя спасти… Так… Раз, два…»

Клахт наводит ружьё на ретрозамок и стреляет. Бэмц! Замок вылетает с другой стороны.

Одной рукой Клахт толкает дверь, а второй достаёт из кармана что-то продолговатое – пульверизатор.

Гарри обрушивается на негодяя, вламывающегося в дом. Но где он? Гарри водит и бьёт по земле толстенными лианами, ищет нарушителя.

А тот уже проник в дом. Клахт опрыскал себя из пульверизатора и прыгнул в дверной проём. Включились лазеры, но они не причинили гумафлору вреда. Облако белого, похожего на сбитые сливки вещества защитило его – газо-жидкость, словно щит, отразила красные смертоносные лучи. Лазеры срикошетили от бугристой поверхности и прожгли в дверном косяке несколько дырок.

Клахт встал и, с ружьём наперевес, отправился обыскивать дом. Защитное облако вскоре рассеялось.

Когда Клахт вошёл в Центр Слежения, он увидел одетую, удивлённую его визитом Леанту. Она обернулась, вскрикнула – испуганно и очень натурально. Каждая женщина в душе актриса, а эта рождена для главных ролей.

– Не волнуйся, я тут. Он ничего тебе не сделает. – Клахт вертел головой и поглаживал ружьё. – Я найду его и прострелю ему башку. Прости, три башки.

– Кому? – Теперь Леанта изображала недоумение.

– Децерберу. Но ты успокойся, сестрёнка, я…

– А при чём тут Децербер?

Эта фраза смутила Клахта.

– Я пришёл защитить тебя от посягательств этой вшивой дворняги. – Клахт сдвинул брови и говорил медленно. Он убеждал, скорее, себя, а не Леанту.

– Но его здесь нет, братишка.

– Да?

Клахта коротило, но он пока держался.

– А с чего ты вдруг о нём вспомнил?

– Децербер в Городе.

– Прямо название для экшна.

– Вот именно. И в этом фильме бешеную собаку наконец пристре… Стоп. Это ты сказала?

Леанта обворожительно улыбнулась.

Я вышел из-за шкафа и встал у Клахта за спиной.

– Нет, я.

Клахт подпрыгнул от неожиданности – и, не коснувшись пола, потерял сознание: я вырубил парня своим кулаком. Клахт растянулся на паркете. Паркет с подогревом, так что лежать на нём одно удовольствие.

Мы с Леа отволокли её братца наверх и положили на кровать. Когда он очнётся, Леанта навешает ему лапши на уши: про мании и галлюцинации, про шизофрению и говорящих собак, про то, что ему опять привиделся Децербер. Он должен поверить. Раньше он всегда в это верил.

Мы с прекрасной гумафлоркой по-быстрому чмокнулись. Минуты через две разжали объятия, попрощались, и я выбежал наружу. Леа осталась караулить брательничка.

А я угодил прямиком в лианы к Гарри. Он устроил засаду: притаился в тени, под потолком, и наблюдал за двором.

«Ну вот, я всё-таки попался», – подумал я, куря сигары и взмывая на высоту десяти метров…

…– В общих чертах ясно? Тогда бери гитару, начнём с основного риффа…

Случилось то, чего я опасался.

Гарри – существо большое, но миролюбивое. Он приятный малый (а одновременно – гигантская зубатика) – и очень любит рок-н-ролл. С этим симпатягой невозможно не подружиться. А если вы его друг, будьте готовы к тому, что вас поймают, спеленают лианами и заставят несколько часов подряд говорить о роке.

– Ладно, Гарри, отпусти, никуда я не денусь: всё равно мне надо где-то перекантоваться, пока Клахт не уйдёт.

Гарри отпустил меня, и я упал на землю с четырёхметровой высоты. Сгруппировался и приземлился на ноги. Отряхнулся, огляделся.

Мы были в закутке Гарри. Ну, что значит, в закутке… Углубление размерами 30 метров на 30 метров для растения-великана, конечно, каморка, а для тех, кто поменьше, – небольшая пещера.

– Я не очень люблю трепологию. Может, лучше перейдём к практическим занятиям? Я знаю одну весёленькую песенку, только мне нужна гитара.

– Тшт.[19]

Гарри обвил собственные лианы и дёрнул посильнее. Конечности хрустнули и оторвались, но Гарри было хоть бы что: болевой порог у него гораздо выше, чем у среднего адца. Потому-то я и не боялся давить ему лианы «конём» или отрезать лазером – больно ему не было, а у меня время поджимало.

Вскоре оторванные лианы замерли, засохли, задеревенели. Это произошло в течение нескольких секунд. Гарри тем временем отрастил новые конечности. Зубатик сложил затвердевшие лианы на землю, в две кучки – из первой он сплёл гитару для меня, из второй – для себя. Вместо колков приделал камешки.

Гарри отполз, пошарил в каком-то углублении и вытащил двенадцать длинных, похожих на кишки созданий. Их он прикрепил вместо струн. У каждой струны было по 22 рта, которые располагались вдоль всего тела.