– Не с той, о какой вы можете подумать. Я всего лишь дипломат, который делает свое дело и никуда не высовывается, но я не принадлежу ни одной из нескольких фракций, каждая из которых имеет свои собственные интересы, и потому автоматически подозреваюсь всеми. Я должен предупредить вас – хотя и уверен, что это предупреждение является излишним, но все же: не разговаривайте больше ни с кем в этом здании. Никому нельзя доверять. У нас тут настоящее крысиное гнездо.

– Двойные агенты?

– Двойные? – усмехнулся Хиллиард. – Если бы двойные. Прикиньте-ка, мой друг. Московское посольство в тридцатых годах напоминало Анкару или Стамбул: прямо-таки кишело агентами всех мастей. Это очень походило на то, что обнаружишь, когда поднимешь гниющее бревно, – множество самых разнообразных существ, каких вы никогда прежде не видели, отчаянно расползаются в разные стороны. В чем я обвиняю наше собственное правительство, Белый дом Рузвельта, в котором тоже творится черт знает что. Они продолжают гадать, как же они относятся к России, не могут ничего окончательно решить и поэтому посылают нам, в поле, немыслимо противоречивые указания.

– Но вы ведь не из тех, кто считает мистера Рузвельта красным, не так ли? – с сомнением в голосе осведомился Меткалф.

– Пока нет. Но в течение многих лет, с первого же дня, когда он занял свой пост, он смотрит на Москву сквозь розовые очки, и тут даже и спорить не о чем. Одним из первых актов его деятельности оказался тот, на который ни один из американских президентов до него не решился пойти с тех пор, как большевики сбросили царя, – он официально признал советское правительство. Да, это он сделал сразу же. И его главный доверенный советник, Гарри Хопкинс, постоянно поливает грязью нас, так называемых «специалистов по России» в дипломатическом корпусе, поскольку мы считаем, что вести дела с добрым старым дядюшкой Джо Сталиным слишком трудно. Он всегда спрашивает: почему вы, друзья, не желаете видеть этих парней с хорошей стороны? Да стоит хотя бы, ради Христа, взглянуть на последнего посла, которого сюда прислал Рузвельт!

Меткалф кивал. Последний посол прославился тем, что прямо-таки подлизывался к Сталину, пытаясь оправдывать его кровавые чистки.

– Вы хотите сказать, что некоторые из ваших коллег здесь стали слишком мягкими по отношению к русским, порозовели? Или же они могут оказаться настоящими шпионами, внедренными сюда Кремлем?

Хиллиарда, похоже, смутил столь прямой вопрос. Он нервно пригладил пухлой ручкой детский персиковый пушок, украшавший его сильно облысевшую макушку.

– Есть разница между шпионом и агентом влияния. Я имею в виду тех, кто верит в возможность двойной бухгалтерии. Кто полагает, что может работать на нас, одновременно поддерживая своих друзей с Красной площади – давая советы, обращаясь с нужными запросами, даже пытаясь действовать изнутри, чтобы сформировать американскую внешнюю политику, которая была бы уступчива по отношению к Москве в несколько большей, чем мы согласны это признать, степени.

– Называйте их, как хотите, – сказал Меткалф, – но я называю их предателями.

Хиллиард устало пожал плечами.

– Сожалею, но это не так просто. Люди такого типа склонны приноравливать свои действия к поступкам людей с самого верха. И если Гарри Хопкинс и ФДР[66]намерены выстроить крепкие советско-американские отношения как бастион против нацистов – чем они действительно могли быть до тех пор, пока Сталин не протянул руку Гитлеру два месяца назад, – в таком случае для них есть очень и очень серьезный смысл в том, чтобы позволить информации об этих настроениях просочиться к их друзьям в НКВД и Кремле, скажете, нет? В конце концов, это идет только на пользу делу. Свободная охота. Самые опасные предатели это те, которые действуют по любви – они всегда считают себя истинными патриотами. – Хиллиард со значением посмотрел в глаза собеседнику.

Что, черт возьми, он хотел этим сказать? – не без удивления подумал Меткалф.

– Вы говорите о посольстве правительства Соединенных Штатов, где не можете доверять своим коллегам? Где даже неизвестно, кто мог бы работать на Сталина?

– Как я сказал, это только одна из здешних фракций. Одна из составляющих. Ведь Рузвельт только недавно начал признавать, что дядюшка Джо, возможно, и не очень хороший парень. Он начинает изучать некоторые неприглядные факты из жизни большевиков. – Хиллиард понизил голос. – Возьмите хотя бы этого балбеса, которого он прислал сюда послом. Жирный кот, акционер крупной компании, скользкий нью-йоркский адвокат, не знающий ничего о России и ненавидящий ее даже больше, чем все остальные работающие здесь вместе взятые. Презирает Советы, но и о них тоже ничего не знает. Нет ничего хуже, чем фанатизм, основанный исключительно на невежестве. И у него имеется своя клака, толпа ненавистников России; эти парни так напуганы вирусом большевизма, что готовы сотворить все, что угодно, лишь бы подорвать наши отношения с Кремлем. Они с превеликим удовольствием помогли бы Берлину, буде им представится такая возможность. Они видят в нацистах единственный шанс воспрепятствовать распространению коммунизма по всему миру.

– Вы серьезно говорите о людях, работающих на Гитлера?

– Если говорить о любителях двойной бухгалтерии, то да. Или еще хуже. Проблема в том, что невозможно точно выяснить, как обстоят дела. Здесь самое настоящее змеиное гнездо, будь оно проклято.

– Я вас понял.

– Но ведь вы пришли ко мне не только за этим? Если я правильно расшифровал радиограмму, вы рассчитываете получить от меня какие-то конкретные сведения. Вам нужно узнать, что нам известно о нацистско-советском союзе – реален ли он. Или это какая-то игра с обеих сторон.

– Да, это часть того, за чем я приехал.

– И этот великий вопрос не имеет ответа. Это загадка сфинкса. Именно это все мы хотим знать. Но меня, однако, разбирает любопытство: почему вы интересуетесь этим?

– Что ж, пусть оно продолжает разбирать вас.

– Разделение, – кивнул Хиллиард. – Сегментация. Что ж, в таком случае я скажу вам еще одну вещь. В течение более чем полутора лет я посылал в Вашингтон телеграммы с предупреждением о том, что Сталин собирается заключить с Гитлером договор о ненападении, и знаете, с чем я неизбежно сталкивался? С полнейшим и категорическим недоверием. Отказом считаться с моими аргументами. «Этого не может быть, потому что не может быть никогда, – вот что отвечали мне эти идиоты. – Марксистское правительство ни за что не пойдет на сделку со своим идеологическим врагом». Вашингтон, похоже, не хотел понять простейшего факта, что единственная цель Сталина заключается в сохранении советской системы. А идеология не имеет к этому никакого отношения. Теперь это стало вопросом самосохранения.

– Вы знали, что они собирались заключить договор?

– У меня были источники.