Приблизив объектив старенькой японской камеры к окуляру, он сделал снимок, второй и перевёл рычажок «пятого» уровня в исходное положение. Если прав технический эксперт в том, что Леонардо насыпал в прибор очень опасные порошки, пожалуй, надо бы убедиться в обратном с помощью всем известного счётчика Гейгера. Не хватало ещё облучиться!

— Давай подождём немного, — предложил разведчик, засунув цилиндр от Леонардо в широкий карман куртки вместе с медной пружинкой от дедули из Строгино, — отец Ермоген придёт за нами сюда. В своей собственной обители он быстрее договорится о вездеходе, чем в предыдущем храме.

— Шестая остановка, — устало улыбнулась Лена, борясь с желанием тихо опустить голову на широкое плечо мужчины и закрыть глаза, — Вероника…

— Потерпи. Не бросать же на середине, — неожиданно для себя самого проговорил военный разведчик, — никто не говорил, что будет легко.

— Но никто и не предупреждал, что будет так трудно, — отозвалась она.

— Приказы не обсуждают, коллега. Даже если боевому офицеру приказ дан бегать по улицам и искать религиозные символы.

— Вот и я думаю, на кой чёрт именно тебя во всё это впрягли?

Лена быстро взглянула на своего сопровождающего. Очень быстро. Да так, что ему и без усвоенного на уроках психологии стало ясно — проверяет реакцию. Женское любопытство, поиск зеркального отклика на собственные впечатления от происходящего? Да, наверное… Или не только? Одним из важнейших уроков тактики, какие не учат за партой, но получают вместе с практическими шишками и ссадинами была наука детских дворовых драк: недооценить противника — опасно, переоценивать — расточительно. Только кто тут противник, где система распознавания «свой-чужой»? Похоже, не в частности, а в целом надо взять на вооружение момент истины от генерала Александрова. Кого подозреваете? Да всех… Эта мысль пришла в голову обоим одновременно. Только выводы они сделали разные.

Ну как, читатель, дадим этим двоим отдохнуть? Пусть ангелы укроют их своими крыльями, пусть стихнет городской шум и затуманятся зоркие глаза недремлющих недругов. Не видно пока конца этому долгому дню, что перевернёт судьбы и сдвинет камни забвения с того, что казалось навсегда погребённым под спудом времени. Итак, это случилось в один из жарких дней весеннего месяца ниссана чуть менее двух тысяч лет тому назад.

Милосердие, жалость, добросердечие. Во все времена эти качества никто не подвергал сомнению — они самые лучшие, это добродетели. Не побоявшись окрика строгих правил старших женщин, молодая горожанка Вероника, едва накинув на голову по обычаю покрывной платок, выбегает на шум печальной уличной процессии. Не плюнула она под ноги осуждённому преступнику, как приличествовало бы порядочной иудейке, послушной власти Каифы. Не видящий перед собой ничего, шатаясь, Иисус поравнялся с нею. С горьким вздохом сдёрнула с себя Вероника дорогой платок, окунула его в холодную воду кувшина, что несла для кухонных нужд, подбежала к страстотерпцу и отёрла с глаз и лба его кровь и пот, смешанные с уличной пылью. Печаль и благодарность засветились в глазах Иисуса, шевельнулись в неслышных словах признательности разбитые губы, нежный успокаивающий свет проник в самое её сердце. Лицо Спасителя запечатлелось портретом на куске ткани, что из ценной шёлковой стала неоценимым сокровищем христианства. Так появился Спас Нерукотворный, то есть созданный не рукоделием людским, а силой божественной. Он и по сей день, уже хранимый в Соборе Святого Петра в католическом Риме, творит чудеса. Чуткую отзывчивую женщину церковь причислила к лику святых, а порог её дома — тоже пункт маршрута через Старый город Иерусалим к Голгофе. На месте события есть часовня, и в её стену вмурован кусок колонны, предположительно, сохранившаяся часть портика жилища Вероники.

Из всех прочих совпадений «вех», иллюстрирующих эпизоды Нового завета это, — наиболее очевидно на израильской улице и на современной Никольской улице в Москве. Оно же натолкнуло ещё студентку Елену Кочетову и поддержавшего её профессора-архивиста на мысль о наличии «программы» повторения маршрута Скорбного пути в Китай-городе. Будете прогуливаться по одной из самых многолюдных пешеходных зон в столице, обратите внимание. Заперты святые ворота Заиконоспасского монастыря, но лик Спасителя смотрит на нас с выходящей на улицу колокольни, да и колонны там есть. Целых две.

— Товарищ капитан, просыпайся!.. — ей показалось, или напарник тихо, как дуновение ветерка, поцеловал сморённую Лену в висок? — Знаешь, друг мой, ты мне не нравишься. Хрен знает, какое излучение даёт эта штуковина, но силы она из тебя точно вытягивает. Может быть, я подхвачу знамя?

— Не будем рисковать, — она тряхнула головой и быстро переплела свою французскую косичку, напоминавшую хвост какой-то туземной птицы, — мне кажется, у меня просто эмоциональный переизбыток случился. Нормальная реакция психики, так что не волнуйся! Полёт нормальный. Контролирую.

На силу увернувшись от обожания нищенки в длинном балахоне и кроссовках в подворотне прохода с Никольской, к ним спешил отец Ермоген. Даже не приближаясь, сделал знак рукой следовать за ним и припустил в обратном направлении к метрополии своего служения. Проще говоря, ко входу в монастырь, прячущемуся за вполне мирской дверцей в стене. Там, за ней, находилась крутая лестница на колокольню с площадками на четырёх этажах. Многократно во время своего вынужденного творческого простоя Лена ходила туда в гости на исторические чтения «Встречи на Никольской» с постоянным ведущим профессором Фроловым. Итальянские династии в Крыму, придание подмосковной Верее статуса исторического поселения, документальное наследие маршала Нея о русском походе, проблематика восстановления объектов нарышкинского барокко… Да мало ли? В комнату размером со школьный класс по настоянию «брата эконома» пускали всех, кто знал о священнодействии этих камерных занятий. Увлечённые историей своих предков коренные москвичи, отставные преподаватели и, частично, замкнувшаяся в себе обездоленная интеллигенция… Запылённые сединой, пожилые, с клюками и термосами ввиду особого медицинского режима питания. Чтения, чтения, выступления. Почётные грамоты, получение коих продлевало кому-то из них жизнь. Лене бы посидеть там дольше, послушать и запомнить. Но она убегала, как студентка с последней лекции, вовсе не из-за того, что очень хотелось успеть домой к программе «Время» или поймать за воротник вальс предновогодних снежинок. Там, в монастыре под гулким благовестом, среди поклонников старины, слишком сильно пахло старостью. Человеческой. Жадной. Ревнивой, больной, измученной. Поэтому живой энергичной женщине там было просто не место. Как голубке среди воронья, сказал великий Шекспир о Джульетте? Не до такой степени, но похоже.

Быстрым шагом, не останавливаясь, «брат эконом» вёл их к своему настоятелю, который, ввиду особых обстоятельств, счёл богоугодным лично сопроводить необычных гостей. Сомнение у него вызывало в первую голову допущение особы женского пола в братский корпус как нарушение устава.

— Самая древняя часть монастыря где, собор? — перебил его Михаил, — полагаю, если оттуда убрать временно посторонних, искушения не будет.

Будучи духовным лицом вполне адекватным, без отшельнического уклона, настоятель счёл предложение разумным и велел повесить на двери табличку «храм закрыт на уборку». Лена, наряженная братом привратником в три юбки, прикрывшие срам всей её джинсы, старалась вообще рта тут не открывать. Оставив позади лавочку с медами и пирожками, процессия вошла в помещение, ещё четверть века назад бывшее её, Лены, alma mater. Рамка, цилиндр, зажигалка на всякий случай. В опустевшем помещении хватало света от мерцавших у икон свечей. И снова она пошла по периметру, сужая круги, передав свои «скипетр и державу» мужчинам только один раз, когда потребовалось войти внутрь алтарной части. Впрочем, это было излишне. У древнего инженера, надо думать, были свои соображения на этот счёт. Путь к сакральному знанию не должен был прерваться из сословных условностей. Возле иконы Матроны Московской прибор в восьмой раз замигал и подарил очередную «эврика» иероглифического послания. Есть!..