Блин! Фирменный Владивостокский скорый «Россия» в шесть утра ежедневно. Если буду толочься на вокзале — по-любому, подойдёт какой-нибудь милиционер и спросит билет.

Хотя, чего зря расстраиваться — «Россия» не одна ходит, вон поездов сколько! Пожалуйста, ещё один, тоже Москва — Владивосток, тоже ежедневный, но уже не фирменный. Тоже ушёл.

Хабаровск-Москва в час ночи. Может, на нём?

О! Харьков — Владивосток! Ни фига себе! Это ж сколько он суток едет… Прошёл два часа как.

Владивосток — Барнаул… Едрид-мадрид — и они все что — полные?

Над головой зашипело, раздался квакающий голос вокзального оповещения. Я прислушался:

— Повторяю!!! Поезд Владивосток-Новосибирск отправляется с пятого пути через три минуты! Просьба провожающим…

СКОРЫЙ ПАССАЖИРСКИЙ

В голове моей неслось множество непечатных слов. И я нёсся. Подземные переходы ещё! Так, куда⁈ Вот! Пятый путь! Поезд медленно-медленно тронулся вдоль платформы. Проводницы, выглядывающие из вагонов, прятали свои сигнальные флажки и закрывали двери.

— Бл**ь!

Мой вопль услышала девчонка в последнем вагоне и вытаращила глаза. Я мчался за поездом, боясь только одного — урыться на скользкой от дождя платформе. Проводница, видать, решила, что я отставший пассажир, и распахнула дверь:

— Давай-давай, пока перрон!

Я прыгнул, цепляясь за поручни и почувствовал, что она вцепилась в рюкзак, втаскивая меня в тамбур:

— Проходи скорей! — захлопнулась дверь. — Фу, я думала — всё, не успеешь! У тебя в какой вагон?

Я пыхтел, уперевшись руками в колени. Выпрямился:

— Тёть, я без билета. Потерял свидетельство о рождении, в милицию не хочу идти, мать и так убьёт. Довезите до Иркутска, а? Деньги у меня есть, заплачу, как за билет.

Она смотрела на меня, обалдело открыв рот.

— Ну, я могу спрыгнуть, — предложил радикальное решение я и развернулся к двери.

— Вот ещё! — она сердито развернула меня за плечо. — Придумал тоже! Пошли!

В вагоне проводницу уже ждала толпа страждущих.

— Девушка, ну когда туалеты уже откроете⁈ — завопила, завидев её, уставшая мадам в халате. Несколько человек теснились позади, как группа поддержки.

Проводница выразительно постучала пальцем по табличке на двери:

— Ждите, тридцать минут от города санитарная зона.

— Да сколько можно ждать-то⁈ Ребёнок писать хочет!

— Ну, потерпите немножко, хоть за черту города отъедем, открою вам!

Из-за плеч этой демнострации высунулась рука с подстаканником:

— Оксаночка, а почему кипяток такой слабый?

— Я же вам уже объясняла: воду долили, не нагрелся титан*. Двадцать минут подождите!

*Это, если кто не в курсе,

водонагреватель такой в поездах,

типа огромного самовара.

В старых вагонах —

не электрический,

а на дровах, торфе или угле.

— Девушка! Дайте шахматы!

— Минутку, принесу! Какое место?

— Четырнадцатое!

— Идите, принесу! Хоть разорвись… Где с ребёнком⁈ Идите сюда, открою, только не какать!

— Хорошо, хорошо! — женщина в халате засуетилась, подтягивая за руку пацана лет пяти. — Только пописаем.

Оксана открыла туалет, впустила мамашу и встала над дверью как наседка:

— Остальные не стойте! Полчаса не имею права! Пока по городу едем — точно открывать не буду!

Народ тоскливо завздыхал, но уходить не стал — так, слегка прижался к стеночкам.

Да уж, до биотуалетов ещё лет двадцать, душ в вагоне существует разве что в виде мечты — все прелести длительных железнодорожных поездок налицо. Да ещё и плацкарт!

Выпустив тётку с дитём из туалета, проводница сердито закрыла дверь на ключ и кивнула мне:

— Пошли!

Я подхватил рюкзак, но идти оказалось два шага — до их служебного купе.

Внутри было тесно (особенно когда мы запёрлись вдвоём, да с рюкзаком) и, вопреки моим воспоминаниям, полок имелось не одна, а две, друг над другом, как в уполовиненном стандартном купе. На нижней, застеленной, спал парень. На верхней лежали какие-то полосатые тюки. Оксана выглянула в коридор, заперла дверь и похлопала парня по плечу:

— Лёш…

— М?.. — сонно откликнулся он.

— Лёш, у нас заяц.

— Чё? — он сел, потирая глаза, явно не вполне соображая, уставился на меня. — Откуда?

— Я думала, он опоздавший, ещё и залезть помогла. Что делать-то? Начальству сдать его?

— Да не надо меня сдавать! — проявил инициативу я. — Я ж билет купить хотел. Мать ждёт, я звонил, когда с Анадыря вылетал.

— А чё не купил? — сложил брови домиком Лёха.

— Так документы потерял, говорю же я. Я должен был вообще самолётом, а в аэропорту кассирша давай орать, билет у меня отобрала, хотела в милицию сдать.

— А ты? — Лёхе уже явно было интересно.

— А я сказал, что в туалет хочу, а сам в такси — и сюда. А тут объявляют, что поезд в нашу сторону отходит. Я и побежал. У меня есть на проезд. Сколько надо? Семьдесят? Или сто?

Лёха явно сомневался.

— Тебе сколько лет-то?

— Одиннадцать.

— Начальнику сообщить? — снова вытаращила глаза Оксана.

— Да не надо ничё сообщать, — махнул рукой Лёха. — Будут пацана без толку таскать. А так он уже едет, под нашим присмотром и доедет. Наверху ему вон постели. Тебе докуда?

— До Иркутска.

— Пийсят рублей давай, хватит. Тока по вагону не шарься. Поел, в туалет сходил — и наверх. Понял?

— Понял.

Суперски!

— А бельё-то куда? — Оксана потянула с полки куль.

— Да вот сюда к окну положим. Пару дней потерпим, не помрём.

ПЛАЦКАРТ ВЕСЁЛЫЙ

Вовка. По железке.

На самом деле дней вышло два с половиной. Я старался не вылезать из купе, потихоньку грыз купленный в Белингхеме на развес миндаль и читал Джека Лондона, любезно предоставленного мне Оксаной. Без палева вскрыл пакет сушёного мяса, чтоб сырокопчёной колбасой не вонять. Жёсткое оно, зараза. Зато можно точить весь день потихоньку. Угостил проводников, наврав с три короба, что на Чукотке местные так мясо сушат (хотя, может чукчи тоже сушат, я просто не в курсе). Они в ответ поили меня чаем с печеньем, расспрашивали про севера. Сочинял как мог, используя микроскопический опыт своего двухдневного там пребывания. Но самолёт, садящийся посреди поселковой улицы, их впечатлил. И киты, подплывающие к берегу, чтоб почесаться.

В вагоне было народу под завязку. Люди постоянно мелькали к титану, слышно было, что они беспрерывно ломятся в рабочий проводницкий закуток