— НА СВОБОДЕ!

— ИДЕТ!

Каждое слово врезалось в Лауру, лишало очередной частички самоконтроля. Волна паники и страха поднималась все выше, грозя накрыть ее с головой.

Лампы на кухне пульсировали, тускнели, тогда как зеленый дисплей радиоприемника прибавлял в яркости, как будто «Сони» приобрел не только разум, но и у него проснулся жуткий электрический голод, вот он и высасывал из проводов весь электрический ток. Но такого просто не могло быть: сколько бы киловатт ни потреблял радиоприемник, дисплей освещала лампочка малого накала, которая не могла обеспечить такую яркость. Однако обеспечивала. И по мере того как тускнели лампы под потолком, ослепляющие изумрудные лучи пробивались через плексигласовую панель, освещая лицо Эрла Бенсона, отражаясь от хромированных частей плиты и холодильника, расходились по сумраку кухни: создавалось впечатление, будто ее вдруг перенесли под воду.

— …РАЗДИРАЮЩЕЕ…

— …НА ЧАСТИ…

Воздух леденил тело.

— …РАЗРЫВАЮЩЕЕ…

— …НА ЧАСТИ…

Лаура не понимала этот фрагмент послания, знала лишь, что речь идет о физическом насилии.

«Сони» вибрировал все сильнее. Наконец запрыгал на столике.

— РАЗРУБАЮЩЕЕ… НАДВОЕ…

* * *

— Если я выступлю публично, — продолжил Дэн, — Тед Гирви, возможно, захочет последовать моему примеру. Может, еще кто видел тебя не на белом коне, Росс. Может, они тоже выступят, как и мы. Может, у них тоже есть совесть.

И, судя по выражению лица Мондейла, люди, которые могли загубить его карьеру, были. В его голосе не слышалось самодовольства, когда он ответил:

— Один коп никогда не доносит на другого, черт побери!

— Ерунда. Если один из нас убийца, мы его не покрываем.

— Я — не убийца, — возразил Мондейл.

— Если один из нас вор, мы его не покрываем.

— Я никогда не украл ни цента.

— И если один из нас трус и хочет стать начальником всего полицейского управления, мы должны перестать покрывать его до того, как он займет кабинет, в который рвется, и начнет бросаться жизнями других людей. Так частенько поступают трусы, когда получают власть и более не должны принимать участие в бою.

— Ты же знаешь наш кодекс. Мы против таких!

— Что ты такое говоришь, Росс? Минуту тому назад ты утверждал, что каждый выпутывается сам.

Но Мондейл уже отделил свое поведение у дома Лейки от кодекса чести полицейского, став вдруг его ревностным приверженцем. А потому повторил:

— Мы против таких, черт побери! Дэн кивнул:

— Все так, но, говоря «мы», я не имею в виду и тебя. Ты и я просто не можем принадлежать к одной и той же группе людей.

— Ты уничтожишь свою карьеру.

— Возможно.

— Точно. Управление внутренней безопасности захочет знать, почему ты так долго скрывал так называемое нарушение служебных обязанностей.

— Неправильно истолкованная верность одного человека в форме другому человеку в форме.

— Этого будет недостаточно.

— А мы посмотрим.

— Они оторвут тебе яйца.

— Кого они прищучат, так это тебя. Моя моральная безответственность — пассивное действие, пассивный грех. Меня могут на какое-то время отстранить от выполнения служебных обязанностей, объявить взыскание. Но из полиции за это не выгоняют.

— Может, и нет. Но очередного повышения по службе тебе не видать.

Дэн пожал плечами:

— И что? Желания подниматься выше по служебной лестнице у меня нет. Я — не карьерист, Росс, в отличие от тебя.

— Но… если ты пойдешь на такое, тебе больше никто не будет доверять.

— Будут, можешь не сомневаться.

— Нет, нет. Не будут, после того как ты заложил другого копа.

— Если бы это был другой коп, не ты, я бы с тобой согласился.

Мондейл вскипел:

— У меня есть друзья!

— Да, тебя любят наверху, и понятно почему. Там ты всегда говоришь то, что они хотят слышать. Ты знаешь, как манипулировать ими. Но любой коп-патрульный знает, что ты — говнюк.

— Глупости! У меня друзья везде. От тебя все отвернутся, ты будешь в изоляции, изгоем.

— Даже если ты говоришь правду, хотя это не так, что с того? Я все равно одиночка, помнишь? Ты сам это сказал. Ты сказал, что я — одиночка. И ты думаешь, я буду нервничать, став изгоем?

И впервые ненависть на лице Мондейла в немалой степени сменилась тревогой.

— Вот видишь? — Дэн широко улыбнулся. — У тебя нет выбора. Ты должен позволить мне проводить это расследование так, как я считаю нужным, не вмешиваясь, пока я не обращусь к тебе с какой-либо просьбой. А встанешь у меня на пути, я тебя уничтожу, и да поможет мне в этом бог. Пусть при этом и у меня возникнут проблемы.

* * *

Лампы под потолком потускнели еще больше. А зеленый дисплей обрел такую яркость, что у Лауры заболели глаза.

— …ОСТАНОВИТЕ… ПОМОГИТЕ… БЕГИТЕ… ПРЯЧЬТЕСЬ… ПОМОГИТЕ…

Плексигласовая панель дисплея внезапно треснула посередине.

Радиоприемник так вибрировал, что начал двигаться по столику.

Лаура вспомнила кошмарный образ, несколько минут тому назад возникший перед ее мысленным взором: лапы краба, вылезающие из пластикового корпуса.

Дверца холодильника вновь открылась сама по себе.

И тут же, со скрежетом петель, одновременно распахнулись дверцы всех буфетов, столиков, полок. Одна ударила Эрла по ногам, и от неожиданности он едва не упал.

Радиоприемник перестал выкрикивать отдельные слова, вырванные из передач различных станций. Теперь из динамиков доносился невероятно громкий, просто оглушающий треск атмосферных помех.

* * *

Росс Мондейл сидел на деревянном ящике, закрыв лицо руками, словно плакал.

Дэну Холдейну оставалось только удивляться. Он-то полагал, что Мондейл просто не способен на слезы.

Капитан не издавал никаких звуков, не всхлипывал, не рыдал, а когда оторвал руки от лица, Дэн увидел, что глаза у него сухие. Мондейл не плакал, а думал, отчаянно пытался найти выход из тупика, в который его загнали.

И на лице его теперь появилось новое выражение: одну маску он сменил на другую. Страх и тревога полностью исчезли. Даже ярость спряталась, оставшись на виду разве что в глазах капитана. Теперь на лице господствовало дружелюбие.

— Хорошо, Дэн. Хорошо. В свое время мы были друзьями, может, станем ими вновь.

«Мы никогда не были друзьями», — подумал Дэн. Но ничего не сказал. Ему хотелось посмотреть, как Мондейл сможет сыграть эту новую для себя роль.