– Ну, например, она согласилась поехать с нами в Нью-Йорк в декабре.

– Посмотрим. Спорю на сотню баксов, что она передумает.

Это одна из фирменных тактик Джози – согласиться под давлением, а потом просто извиниться.

Мама качает головой:

– Нет. Она хочет увидеться с Софи.

Мама говорит так серьезно, что это чуть не разбивает мне сердце.

– И мне кажется, что ей это будет полезно. И нам всем тоже, но ей больше.

– Это еще почему?

– Она должна посмотреть своему горю в лицо. Она этого так и не сделала. Мне кажется, Софи сможет помочь. Так или иначе, нам нужно будет забронировать билеты и отель. В Нью-Йорк на праздники очень много народу едет.

Глаза у нее наполняются слезами. Я уверена, что она думает о Дэниеле, о зиме, елках, украшениях и рождественских песенках. В нашей семье все это напоминает о смерти.

Я смотрю в сторону и вижу, что Харпер посадила в замке еще одно дерево, на этот раз елку. Долгое время никто ничего не говорит, только шуршит по бумаге мелок да Нолан постукивает пальцами по столу. Монотонный ритм меня бесит, поэтому я накрываю его ладонь своей.

Он смотрит на меня и прочищает горло:

– Кстати, о Нью-Йорке. Мередит, возможно, поедет туда еще до декабря.

Я непонимающе смотрю. На него. Мы с Эллен обсуждали возможность устроить в Нью-Йорке девичник или вероятность того, что я просто съезжу с ней по ее работе, но я точно не говорила этого Нолану. Хотя бы потому, что у меня столько дел, что думать об отпусках я не могу.

– Да? – спрашивает мама. – По работе?

– Нет, – быстро отвечает Нолан, – ей нужно немного расслабиться.

– Вы же только что ездили на курорт, – мама ничего не понимает, как и я.

– Нет, ей нужен нормальный отпуск, – говорит он, – от работы. От Харпер. От меня, – он улыбается (только я понимаю, что через силу) и даже издает смешок, – по-моему, отличная идея.

Мама кивает, но продолжает сомневаться.

– Ну, порой всем нам нужен отпуск… Ты надолго уедешь, милая?

– Я никуда не еду, – защищаюсь я. Хотя я, конечно, взволнована.

Нолан ерошит мне волосы и говорит как можно веселее:

– Конечно едешь. На пару недель.

– Пару недель? – хором спрашиваем мы с мамой.

– А как же Харпер? – я смотрю на мужа уничтожающим взглядом.

– Я справлюсь. Джози собирается восемнадцать лет быть матерью-одиночкой, так что пару недель я точно выдержу, – я смотрю на него, не понимая, что взбрело ему в голову.

Это он придумал вчера на пробежке? Вечером, когда мы занимались сексом? Или утром, когда мы молча ехали домой?

Он насвистывает несколько нот какой-то мелодии и говорит:

– Я, может быть, тоже возьму отпуск. Проведу время с Харпер. Харпер, ты как?

– Угу, – она на него смотрит.

– Да и бабушка поможет. И мои родители. И Джози, конечно. Старая добрая тетя Джози.

Мама хмурится, явно смущенная противоречием между его маниакальными настроениями и смыслом его слов. Между бровей появляется глубокая морщина, и она задает свой обычный вопрос:

– Мне беспокоиться?

– Нет, – отвечаю я.

– Конечно нет, – отзывается Нолан. – Мередит просто нужно немного подумать. Так?

Я прикусываю губу и неохотно бормочу что-то утвердительное, а мама спрашивает, о чем я собираюсь думать.

– Разобраться в себе, – радостно говорит он.

– По поводу? – спрашивает мама.

К этому моменту я уже на грани потери контроля над собой, поэтому как можно спокойнее говорю:

– Из-за работы.

– Ты правда хочешь уволиться? – морщины слегка разглаживаются.

Я начинаю уклончиво отвечать, что у меня, кажется, выгорание, но Нолан перебивает меня:

– Да, – решительно говорит он.

Он почти никогда не употребляет этого слова, и поэтому Харпер вслед за ним продолжает говорить «ага» и «угу». Нолан смотрит мне в глаза:

– Она правда хочет уволиться.

– И что это было? – спрашиваю я Нолана, как только мы оказываемся дома наедине – правда, с Харпер в соседней комнате.

Я говорю тихо и ровно, но при этом внутренне дрожу от гнева.

– А что? – он пожимает плечами, что в данной ситуации я принимаю за жест пассивной агрессии. – Я подумал, что это неплохая идея. Тебе надо подумать.

– Есть ли хоть одна причина, по которой ты не поделился этой идеей со мной? – я ногтем отскребаю кусочек засохших хлопьев от миски, которую Нолан оставил в раковине два дня назад.

Хлопья присохли, как будто сделаны из суперклея. Наконец я сдаюсь и ставлю миску в посудомойку.

– А есть ли хоть одна причина, по которой ты не упомянула, что весь наш брак – розыгрыш?

– Я этого не говорила. И никогда так не думала.

– Хорошо. Хоть одна причина, почему ты не сказала, что считаешь наш брак большой ошибкой?

– Я этого тоже не говорила, Нолан, – я поворачиваюсь и смотрю на него.

Он смотрит на меня обиженно и презрительно.

– А что же ты сказала?

– Не знаю, Нолан. Я просто… запуталась.

– Ну, как я уже сказал, по-моему, тебе нужно подумать.

– Я не могу просто взять и уехать, Нолан, – я упираю руки в бедра, – а как же Харпер?

– Я же сказал, что с ней справлюсь.

Я думаю, что он даже не представляет, как запускать стиральную машину, не говоря уж о миллионе мелочей, которые Харпер необходимы ежедневно. Вспоминаю, как уехала в командировку, а он три дня даже не забирал почту.

– А как же моя работа? Ты ее тоже сделаешь?

– Возьми отпуск, – он пожимает плечами, – все так делают. Или просто увольняйся. Какой смысл делать то, что ты ненавидишь?

– Я не ненавижу свою работу, – на самом деле, проблема в том числе и в его манере все упрощать.

– Ненавидишь. Она тебе отвратительна. Ты жалеешь, что не осталась в Нью-Йорке и не стала знаменитой актрисой.

Я открываю рот, чтобы поправить его, – стать знаменитой я никогда не хотела. Я просто хотела работать в театре. Максимум, о чем я мечтала, – о премии «Тони». Но многие ли актрисы, получившие «Тони», известны широкой публике? Но сейчас это не имеет значения.

– А ты стала юристкой в Атланте. Вышла за меня замуж. Совершила огромную ошибку.

– Нолан, – у меня уже дрожат руки и голос, – пожалуйста, прекрати. Я этого не говорила.

– Но думала. Разве нет?