Графу позволили познакомиться с протоколом и показаниями двух юных подмастерьев, зачинщиков смуты.

Оба они, Жером и Левелье, вели скотский образ жизни. С утра до вечера трудились в типографии, были на побегушках у взрослых печатников, у самого хозяина и его жены. Они обо всем очень откровенно рассказывали… Подмастерьям приходилось вставать в четыре часа утра, открывать ворота, разводить огонь в очаге, таскать воду. Ложились они позже всех — их каморка была устроена на чердаке, — но и по ночам им не было покоя. Досаждали кошки, гулявшие по крышам и орущие так, что, приятели, бывало, до утра не могли заснуть. Этих мерзких зверьков в доме и в соседних дворах расплодилось видимо-невидимо. Как-то они взялись подсчитать их, но дойдя до двух дюжин, сбились. Особенно ненавидели они «серенькую», любимицу хозяйки, самую горластую и капризную. Хуже всего, что и питаться им приходилось тем, что оставалось от живущих в доме кошек. По уговору кормить подмастерьев должны были с хозяйского стола — то, что не доедали мсье Мартен и его жена, должно было поступать в распоряжение вечно голодных мальчишек. Не тут-то было! Остатки трапезы кухарка продавала на сторону каким-то бродягам и проституткам, а подмастерьям кидала объедки, остававшиеся от господских любимиц — жилы, кости, куски мяса, которые оказывались не под силу звериным зубам.

Кошки занимали главное место в разговорах подмастерьев. Парнишки смертной ненавистью ненавидели этих прилипчивых к сильным мира сего, жирующих и наглых животных.

У кого из сметливых парнишек родился план избавления от этих дьявольских выродков, выяснить не удалось. Жером кивал на Левелье, тот на Жерома. Одним словом, однажды ночью пройдоха Левелье, обладавший удивительным даром звукоподражания, взобрался на крышу и до утра мяукал под окнами спальни хозяев. То же повторилось на следующую ночь, и на следующую. Наконец, мсье Мартен не выдержал и потребовал от Левелье и Жерома, чтобы те очистили двор от этих шныряющих под ногами, беспокойных животных. Пройдохам только того и надо было. При этом хозяйка настояла, чтобы негодники ни в коем случае не трогали «серенькую». Оба — и Левелье, и Жаром — горячо заверили её, что за «серенькой» они присмотрят особо.

На следующий день подмастерья улучили момент и, загнав всех хозяйских и прочих уличных кошек во двор, заперли ворота и все двери и принялись избивать зверьков металлическими штырями. Во дворе поднялся невообразимый шум, на который поспешили все работники типографии, а также зеваки, гулявшие в тот час по Латинскому кварталу. Тут же нашлись добровольные помощники, бросившиеся ловить разбегавшихся животных. Те прохожие, кому в двух словах объяснили происходящее и в ком тоже проснулись энтузиазм и жажда справедливости, отправились в соседние дворы и на набережную Сены, стараясь прихватить как можно больше четвероногих тварей. Скоро на улице Сен-Северин собралось столько народа, что казалось, все население квартала бросилось на помощь печатникам.

Двор был забит искалеченными, подыхающими зверьками, у многих были перебиты хребты и лапы. Левелье и Жером орудовали удачно, ни один удар не пропадал зря. Прежде всего, они сокрушили хребет «серенькой» — небольшой боязливой кошке, сглупа вышедшей посмотреть, что творится во дворе. Скоро здесь было некуда ступить, чтобы не вляпаться в погибающее животное, а охваченные пылом жители, с криками и радостными возгласами — только знамен не хватало! — все подносили и подносили обезумевших зверьков.

Тут как раз Шамсоллу угораздило вмешаться — он обнаружил у одного из бродяг кота мадам Бартини. Коту, видно, не повезло попасться под ноги жестокосердечному ублюдку. Жак бросился за ним, догнал во дворе. Там то ли Жером, то ли Левелье уже успели огреть рыжего металлическим прутом. Шамсолла бросился на них, выхватил металлический стержень и в свою очередь вытянул мальчишку вдоль спины.

Тот удивленно завопил.

— За что?!

Ему на помощь бросились рабочие и трудно сказать, что стало бы с Шамсоллой, прижимавшего к себе отчаянно орущего кота, если бы в этот момент во дворе не появился хозяин, встревоженный поднятой в квартале суматохой и представитель властей.

Жером вразумительно объяснил полицейскому с перевязью, что они всего лишь выполняют приказ мсье Мартена и избавляются от докучливых тварей, не дающих спать всей округе, что они за справедливость и хотят, чтобы по ночам в квартале было тихо. Они били их не ради зверства, а для порядка, чтобы виновные могли спокойно дожидаться суда, который должен установить степень их виновности. Толпа одобрительно загудела. Парижан хлебом не корми, только дай насладиться какой-нибудь потехой. Полицейский разинул рот от удивления, а парнишка всерьез принялся доказывать, что собираются действовать исключительно в рамках закона и на это они имеют право. Не в Парижский парламент кошек вести! Толпа поддержала их. А раз уж так вышло, что наказание последовало прежде, чем суд вынесет свой приговор, тут ничего не поделаешь. Иначе этих тварей не вразумить!.. Тут подмастерье указал на Шамсоллу, который, оказывается, пытался помешать отправлению правосудия. Полицейский взял Шамсоллу за грудки — с какой стати он, иностранец, осмелился мешать честным французам исполнять отданное хозяином типографии поручение?

— Да, — спросил возмущенный Мартен, — с какой стати?.. И кто ты такой, черт тебя побери, чтобы влезать на мой двор?

Шамсолла объяснил, что является слугой графа Сен-Жермена, известного, представленного ко двору мистика, по слухам, живущего вечно.

Хозяин типографии сразу сбавил тон. Шамсолле позволили уйти и унести с собой рыжего кота, однако сразу после ухода полицейский потребовал доказательств, что перед ним «не комедию ломают», а всерьез утверждают полномочия хозяина посредством «законной экзекуции». Он указал на погибающих зверьков. Жерому только того и надо было. Тут же был выбран состав присяжных, в которые вошли хозяин типографии и представитель власти. Левелье вызвался быть защитником, а Жером прокурором, все окружающие свидетелями. Парижские ребята оказались ушлыми. Они в пять минут доказали, что вина кошачьего племени несомненна и доказана. Что подготовка бунта, о котором они сговаривались на крышах, зафиксирована даже таким небесным созданием, каким являлась жена господина Мартена. Причем, их бессловесность не более, чем маскировка. Когда нужно, они бывают очень даже голосисты…

Мадам Бартини не знала, как отблагодарить Жака за спасение своего любимчика. Скоро она раскрыла ему свою постель, Шамсолла начал помогать ей в лавке. Жизнь начала налаживаться, мертвых зверьков сбросили в Сену. Спустя несколько месяцев графу, зашедшему в типографию, где печатали его портрет, довелось услышать героический рассказ Жером и Левелье, как «они их!» Сен-Жермен потом поделился с Жаком, что это было что-то вроде массового помешательства. Рабочие в такт вдохновенному рассказу принялись двигать металлическими верстатками, кое-кто помогал юным героям ритмичными ударами деревянных оправочных молотков, другие принялись бомбардировать стенные шкафы. В глазах рабочих горел огонь — попади им в тот момент какая-нибудь четвероногая живность, пощады бы ей не было.

Вот о чем размышлял Сен-Жермен, направляясь к дому графини д'Адемар о войне классов! Он всю жизнь верил, что главная задача любого поборника социальной справедливости усмирить взаимную ненависть. Жаль только, что судьба отказала ему в праве на практике осуществить свои идеи. Первый шаг безусловно должны были сделать власти. У них в руках армия, суды, возможность установления более справедливых и гуманных законов. Вот что ему не терпелось внушить королевской чете. Главное было не упустить время. Это раннее сентябрьское утро, когда Париж первых двух сословий ещё только просыпался, совершал туалет, примерял наряды, собираясь на полуденную мессу, — могло стать последним спокойным утром в истории восемнадцатого века. С таким исходом Сен-Жермену было нелегко смириться. Провидческие сны, донимавшие его, были откровенны и пугающи, заполнены пожарищами, громом пушек и ружейными залпами, взвизгом ужасной, падающей вниз треугольной секиры, надрывным скрипом блоков, на которых её подтягивали на верх рамы все эти подробности несомненно означали приход беды. Собственно, и без погружения в транс он ясно ощущал в воздухе эпохи грозовой накал. И не только он один… Его друг Сен-Мартен,[96]последователь Сен-Мартена Казот[97]тоже пророчествовали королеве Франции…