Он не успел осознать это, как нечто сверху царапнуло по крыше, скатилось по ней и…

И должно было шлепнуться наземь – но не шлепнулось. Исчезло в пустоте.

И тут же сильный воздушный толчок шатнул стену барака.

– Спокойно! – рявкнул Пашка так, что любой бы потерял покой, будь он хоть йог, – но не Юра.

– Не надо, – его совершенно ровный голос прозвучал из темноты. – Надо молчать, тихо.

Ну что ж, тихо так тихо. Вот только уселись они в центре комнаты, спина к спине, и стволы свои держали наготове: большой палец на предохранителе, указательный – готов передернуть затвор.

Егор оказался в этой круговой обороне лицом к окну, и ему первому пришлось увидеть то, чего никогда еще никто не видел на Земле, а если кто и видел, то уже рассказать никому не смог.

Тьма за треснутым стеклом начала превращаться в призрачный свет: так не светит ни луна, ни даже фосфор – непохожий ни на что, бесцветный мертвый свет. Примерно так выглядит мир в приборе ночного видения, но и там он живее – а здесь явился, возник, как вестник смерти – где все движущееся, может быть, и издающее звуки, может быть, даже и говорящее слова – все одна только смерть.

Это мелькнуло в сознании Княженцева в один миг, он не успел сообразить, у него вырвалось:

– Смотрите!..

– Господи ты боже мой! – а это вырвалось у Павла.

Егор овладел собою. Неожиданность прошла. И он – вновь к Юре, их палочке-выручалочке:

– Юра, а это что такое?

И Юра ответил как-то быстро, словно пугливо:

– Это тут мертвяки всякие.

И добавил:

– Не бояться, не бегать. Сидеть. Смотреть можно.

– А ты давно уже не боишься? – догадался Егор.

– Юра давно не боится, – подтвердил Юра.

– Да, ну а где же они, мертвяки-то?.. – пробормотал Павел, на что Беркутов с великолепной невозмутимостью ответствовал:

– Надо полагать, появятся…

И оказался прав.

В коридоре послышались тихие, точно невесомые шаги. Они шли оттуда, из дальнего конца барака – шли сюда, к ним.

Сухо щелкнуло – кто-то не выдержал, сдернул предохранитель.

– У кого нервы слабые?! – яростным шепотом взъярился Забелин.

Егор виновато кашлянул.

– Пардон, – таким же шепотом. – Нечаянно.

Предохранитель щелкнул обратно.

Шаги приближались.

Скрипнула половица. Еще два шага. Раз. Два.

Остановились.

Не надо было объяснять, что нечто остановилось за их дверью. Все слова исчезли у них, дыхание замерло – все превратились в камень. Егору каким-то чудом пришли на память слова давным-давно не читаемой им молитвы.

Только у Юры ничего не замерло. Так буднично, как будто это гость пришел стучаться в дверь, Юра сказал:

– Это он, оттуда.

И тут же Аркадий пояснил едва слышимо:

– Упырь. Когда-то был убит. Ходит. Нет ему покоя…

– А кто он? – спросил Егор – сам не зная, зачем спросил.

– Понятия не имею, – прошептал Аркадий.

Кто он, этот упырь, когда-то бывший человеком? Что занесло тогда его сюда?.. Как пришла к нему смерть, и почему теперь он сам приходит нежитью к живым?.. Может быть, он не только тень, а нечто большее, что-то такое, что встает над миром незрячими рассветами, обволакивает нас сумерками, проливается где-то дождями, оставляющими лужи, похожие на кровь…

– Твою мать! – матюгнулся Пашка. – Гляньте, в окне!..

В причудливом свете в прямоугольник окна, будто бы само по себе всплыло лицо – такое, какое является людям лишь в кошмарных снах.

Как ни были уже наши герои готовы ко всему, но это зрелище проняло их. Егор похолодел.

То было лицо, выполосканное до белизны, оно страшно смотрело столь же белыми, вымытыми ледяной водой глазами. И было оно раздутым, с отвислыми щеками, растянутым в стороны ртом – из него, казалось, вот-вот хлынет зловонный поток.

Вода стала для этого могилой, просочилась внутрь, напитала его, превратилась в смрад.

– Утопленник. – Голос Юры чуть дрогнул.

– Видно. – Павел овладел собою, постарался сказать бодро, даже с юмором – но вышло не очень.

Лицо вдруг прилипло к стеклу, расплющилось об него. Что-то слабо хрустнуло. Из отвратительного рта потекла зеленоватая жижа.

За дверью вдруг послышался глухой, сдавленный вой – словно тому, кто стоял там, стало невыносимо тяжко – злоба и страдание были в этом вое.

Наверное, он был убийцей – и сам погиб такой смертью, о которой даже и подумать страшно. Только подумаешь – и ледяной поток овеет сердце, всё сожмётся внутри…

И вновь что-то невидимое заскребло, зацарапало по крыше.

Странно, но страх ушел. Во всяком случае, так показалось Княженцеву – он смотрел на лицо в окне, воплощение безумия, он ощущал присутствие ужасных существ вокруг – все это вызывало гадливость, но не страх. И он, Егор, проникался уверенностью – это именно потому, что с ними Юра. Перед ним – а раз он не один, то перед всеми – эти создания бессильны, как была бессильна нечисть перед Хомой Брутом, пока он очерчивал себя меловой чертой. Да еще более! Хома не смел взглянуть в мертвые очи Вия – а тут вот пожалуйста, Егор смело глядел в лик утопленника, сочившийся глубинной тошнотой – и ничего.

Будто бы поймав его мысли, Юра сказал:

– Не бойтесь! Это главное. Юра с вами. Главное не бояться.

– Ты молодец, Юра, – тихо, серьезно сказал Княженцев.

– Слушай, – еле слышно окликнул Павел, – Юра. С тобой такое частенько бывает, как сейчас?

– Бывало всякое, – лаконичный ответ.

Упырь за дверью завыл еще мучительнее, заворочался, жестоко заскрипели полы.

– Шалишь, брат, – заявил на это Павел. – Лучше ступай, откуда пришел.

– Они уйдут сейчас, – сказал Аркадий.

Все так и поперхнулись – кроме Юры, разумеется. Но и к интуиции Аркадия начали уже привыкать, поэтому удивление было мгновенным, а затем даже стало интересно – как оправдывается предвидение.

Интуиция не отказала. Ещё немного – и свет за окном стал меняться, слабеть, а лицо утопленника откачнулось от стекла, и – как не было его. И за дверью затихло. Ни шагов, ни скрипа, ни вздохов, ничего. А потом весь мертвенный пейзаж в окне начал стремительно таять, и вскоре на место его вернулся обычный день с ярким солнцем, синим небом, соснами вдалеке: все так, как полчаса назад.