– Правда? – удивился Самсон, смотревший на Мурыча как на инвалида, потому что полноценной жизни в литературе с именем Гаврила быть не может! Разве что у Державина, так это сто лет назад. – А Ольга Леонардовна мне не говорила.

– Она и не знает. – Мурыч пригубил морковный аперитив и улыбнулся, озорная улыбка его, увиденная Самсоном впервые, поразила юношу: будто другой человек открылся.

Когда официант подал Мурычу паровую стерлядку и поставил перед Самсоном антрекот величиною с тарелку, засыпанный жареной с луком картошкой, Самсон спросил:

– Скрываете?

– Просто не сообщаю, – пояснил Мурыч. – Зачем? Разве они оценят? Только завистью изойдут.

– А о чем вы пишете? – Самсон не решался называть собеседника по имени-отчеству.

– Во «Флирт» я пишу о реальной жизни. Единственный из всех. А на моем пути встречаются интереснейшие люди. Самородки. Есть и научные открытия. Неизвестные на Западе. Вот о них за границу и сообщаю, чтобы русский приоритет застолбить.

– А я думал, что уже все открыто. – Самсон с радостным удивлением поднял брови, расцвел благодушной улыбкой, всем своим видом демонстрируя, что беседа с Мурычем ему приятна.

– Э, дружок, все еще только начинается, попомни мое слово – такие открытия грядут, мир перевернется! Вот, например, в Харькове ввели новый метод следствия: подозреваемого подвергают гипнозу – и человек признается. Я послал сообщение о наших достижениях в берлинскую газету – напечатали. Пришлось, конечно, по-немецки написать…

– Вы знаете немецкий?

– Немного, – Мурыч усмехнулся, – и еще с полдюжины языков.

– Вы настоящий полиглот! – восхитился Самсон. – А я… Серый, как лапоть…

– У тебя еще все впереди, – ободрил юношу Мурыч. – А стихи не пиши!

Самсон, сосредоточившись на прожевывании отлично прожаренной говядины, энергично замотал головой, отрицая всякую ценность своих поэтических опытов.

– Молодец, – похвалил Мурыч. – И от женщин подальше держись. Рано скатишься в альковы, хлопот не оберешься.

Самсон снова покраснел и, сменяя опасную тему, задал очередной вопрос:

– А сейчас вы над чем работаете?

– Пишу очерк о барышнях-телефонистках. Неделю технологию изучал. Теперь могу курс лекций читать по телефонному делу. А барышни туда разными путями попадают. Есть очень достойные. И красивые. Но тебя знакомить с ними не буду.

– Почему?

– Есть один неприятный момент. Не знаю, говорить или нет, ты так болезненно реагируешь на факты…

– Просто я инфантилен еще, идеалистичен, – самокритично сознался Самсон.

– Ну ты хватил, – Мурыч довольно засмеялся, – да я ничего плохого в виду не имел… Я там, пока набирался знаний по телефонному делу, кое-кого видел.

– И кого же?

– К одной барышне господин Либид заявился. С цветами. И чем она его прельстила, чтобы орхидеи дарить? А на другой день и Эдмунд, и дон Мигель – оба наведались… к той же барышне. Но без цветов. Странно, но Сыромясов ей больше понравился: красавчику Либиду она отказала, а ухаживания нашего толстого Элегантеса приняла, под ручку с ним с телефонной станции шла…

– Она и есть ваша лучшая телефонистка? Которой больше всего свиданий назначали абоненты?

– Совсем наоборот! Худшая!

– Ничего не понимаю, – хмыкнул Самсон. – И что из этого следует?

– Из этого, друг мой, следует, что если там появишься и ты, совсем уж станет похоже на дурной водевиль.

Самсон опустил взор. Действительно, смешно получится: сотрудники «Флирта» один за другим бегают к одной и той же телефонистке. Хорошо, что Мурыч Платонова не видел. Но Мурыч, пожалуй, не знает, что Самсон в курсе слежки, организованной сотрудниками за господином Либидом. Ну ничего, завтра придет очередь Мурыча или Самсона, Фалалей его предупредит, и все прояснится. Самсон чувствовал себя даже более просвещенным, чем его собеседник.

– А тебе надобно осторожность соблюдать, – доброжелательно советовал Мурыч, приступая к поданному кофе, – ты всех здешних опасностей еще не знаешь. В столице полно головорезов. Причем политических – с виду вполне приличных. Политикой интересуешься?

– Нет, – Самсон виновато потупился, – времени не хватило.

– Эх, – крякнул Мурыч, – хоть бы в библиотеку записался. Читать-то надо, чтобы впросак не попасть. Ты небось и Прюдона с Прудоном мешаешь, а Туган-Барановского с Марксом. Не знаю, как там у вас в Казани, а у нас бомбы в людей едва ли не каждый день бросают. И не только эсэры, а и эсдэки туда же – те еще похлеще будут. Слышал, как в прошлом году казачий конвой положили и почти полмиллиона денег из казначейства умыкнули?

– Нет, не слышал, – признался Самсон.

– Приличные люди, в Швейцарии обитают. Тер-Петросян, Литвинов, Ульянов… Просвещенная Швейцария террористов не выдала: дескать, не дадим плохому царскому режиму обижать робингудов. Так что держи ухо востро. Познакомишься с приличным с виду человеком – не бросайся к нему на шею, может, тайный громила, в дурное впутает. Ты искусством самообороны владеешь?

– Нет, не владею, – вздохнул Самсон.

– Тогда допивай свой кофе, и пойдем.

– Куда?

– Недалеко. Не все ж тебе как зайцу затравленному метаться по городу и бульварные истории сочинять.

Самсон не стал спорить. Настроение его заметно улучшилось – обед всегда склонял его к любви и дружбе. А Мурыч при ближайшем рассмотрении оказался человеком не скучным.

Мужчины встали, расплатились и вышли на улицу. Солнце уже скрылось из виду, столичный воздух приобрел пепельно-сизый цвет, сгущающийся с каждым шагом.

«В здоровом теле – здоровый дух» – это была единственная фраза, которую изрек Мурыч, пока они добирались пешком до флигеля во дворе какого-то многоэтажного дома. В узких высоких окнах двухэтажной постройки горел свет.

Поднявшись по чистенькой лестнице, Мурыч едва ли не втолкнул Самсона в огромный зал: по левой его стене, до самого потолка, высилась шведская стенка. Посередине стояли гимнастические снаряды – возле них несколько мужчин в спортивных трико. Человек пять, настоящие силачи, запросто поднимали над головой двухпудовые гири. Самсону все было внове.

– Тебе нравится? – спросил радостно Мурыч.

Самсон кивнул. Только сейчас он почувствовал, как бестолково провел последние полгода своей жизни. В Казани бегал за прекрасной Эльзой, валялся в тоске на диване, в Петербурге попал в бессмысленную суету журналистских умов.

– Я сюда по средам наведываюсь, – объявил Мурыч. – Атлетизм проясняет сознание, и после занятий всегда лучше пишется. Бери на вооружение. Костюм есть?

– Нет, нету.