Хозяин пошевелил нижней челюстью, словно ему ее выбили, и он теперь пытался вставить ее на место.

— Пять, — недоверчиво повторил он. — Пять шампуров.

— Да, а я че сказал? Пять шампуров шашлыка и три «Речные забавы».

— Это полтора кило мяса и три кило раков.

— Твоя правда, отец, — кивнул Матвей, — давай десять шампуров, а то несолидно как-то. И пиво неси. И аджику еще, я поострее люблю.

Хозяин заглянул в подсобку и позвал кого-то. Из занавешенного бусами дверного проема появилась женщина в платке и с лицом матери Терезы — кажется, жена. Он указал на Матвея, сказал ей что-то тихо, а сам ушел на кухню, зажег огонь под огромным чаном и высыпал в него целую гору раков из коробки — Даша видела все это, в стене между залом и кухней было окошко. Закончив с раками, хозяин завел таймер и вышел на задний двор к уже раскочегаренному мангалу, занялся шашлыками. И все то время, пока мясо томилось на углях, а раки варились в огромном чане на тесной кухне, жена хозяина не сводила с Матвея взгляда — стояла за стойкой и наблюдала, словно боялась, что если вдруг отвернется, то странный гость непременно украдет что-нибудь или сбежит — хотя что тут у них можно украсть: клеенчатые скатерти или липучки для мух?

За окном была стоянка дальнобоев, и по ней меланхолично гуляла лошадь, заглядывала в окна автомобилей, словно искала кого-то. Даша пыталась ее сфотографировать, но лошадь будто чувствовала внимание и поворачивалась крупом, едва замечала камеру.

— Не знаю, хорошая ли это идея — спрашивать сейчас, но… — Даша запнулась, — вы чего разорались-то там?

Матвей вздохнул.

— Она намекнула, что наш брак распался из-за меня. Я намекнул, что все не так однозначно, и я придерживаюсь как бы альтернативной точки зрения на данный вопрос. Она намекнула, что моя точка зрения — говно, как и я сам. А я намекнул, что и на этот вопрос тоже придерживаюсь альтернативной, так сказать, точки зрения. А потом она намекнула… в общем, сама понимаешь. — Он грустно улыбнулся. — Семья. Кто ж знал, что будет так сложно?

Через двадцать минут явился хозяин с пятью шампурами — первая партия шашлыка. Он словно бы не нес их, а преподносил — торжественно, как оруженосец — мечи для рыцаря перед поединком. Матвей любил говорить, что «поединок» — это от слова «поесть». Жена хозяина вынесла эмалированную кастрюлю, дно которой было выстлано тонким лавашом, и хозяин вилкой снял сочные, дымящиеся куски мяса с шампуров. Матвей начал есть. Неторопливо и с удовольствием, макая каждый кусок в глубокую чашу с аджикой.

— Остальное подходит, пусть постоит на углях, через пять минут будет.

Хозяин ушел, жена осталась. Она, кажется, не моргая смотрела на Матвея, и нужно было видеть ее лицо: когда Матвей съел первые десять кусков мяса, выражение скуки у нее в глазах сменилось интересом; когда он приговорил еще пять, ее лицо вытянулось. Когда он добрался до дна кастрюли, закинул в рот двадцатый кусок и запил его бутылкой жигулевского пива, отрыгнул, вытер рот салфеткой и с удовольствием полез обеими руками в кастрюлю и выудил оттуда еще кусок, на лице бедной женщины появился ужас.

Через пять минут хозяин вновь вышел из кухни с большим блюдом, доверху наполненным красными панцирями, клешнями и длинными усами. Жена хозяина поставила рядом пустое блюдо «для очисток» и спросила, нужны ли приборы, Матвей сказал «обижаете, я бывалый», демонстративно оторвал у лежащего сверху рака клешню, раскурочил ее пальцами и с мерзким сербаньем высосал содержимое. Даша смотрела, как брат мастерски расчленяет раков, разламывает их панцири и хвосты, с наслаждением высасывает нутро. Она не любила раков, ее пугал их запах и внешний вид, шипастые панцири и клешни, а еще однажды — ей было лет десять — Смолов прямо во время застолья, разламывая рака, как бы между делом сообщил ей, что раки живут на дне водоемов, в слоях ила, и питаются утопленниками. Он рассказал, что водолазы недавно достали из водохранилища утонувшего там подростка, за сутки раки успели обглодать ему часть лица и почему-то левую ладонь. Теперь Даша смотрела на раков на блюде и вспоминала того самого подростка с обглоданным лицом.

В очередной раз выглянув из-за шторы из бусин и увидев в блюде «для очисток» целую гору красных панцирей и распотрошенных клешней, хозяин тихо и уважительно выругался — явно не ожидал, что в гости к нему зайдет Гаргантюа собственной персоной. Матвей был крупным мужиком, но совершенно не производил впечатление обжоры, пищевой черной дыры — тем и брал.

— Вкусно? — осторожно подойдя, спросил хозяин.

— Пища богов, папаша, — сказал Матвей, — еще неси.

— Еще? — Хозяин как будто даже опешил.

— Да. — Матвей поднял блестящую от жира ладонь и оттопырил два пальца. — Еще два кэ-гэ в меня вполне войдет. И пива неси. Пива хочу. Отличное пиво.

— Тогда вам придется заплатить.

— Что?

Хозяин пожал плечами.

— Это очень много раков.

— В каком смысле? Не понимаю.

— Он боится, что с такими темпами ты не доживешь до оплаты счета, — тихо сказала Даша.

— А. Хорошо, — Матвей достал бумажник, извлек три купюры по тысяче рублей, и еще шесть по пятьсот, и веером разложил их на столе.

Хозяин собрал купюры в стопочку и сосредоточенно пересчитал. Потом принес пива, вновь вернулся за стойку и шепнул что-то жене. Она кивнула, с тревогой посмотрела на Матвея и скрылась за нитками бусин. Даше это не понравилось.

— Тут что-то не так. Он куда-то жену отослал.

— Угу, — пробурчал Матвей. Голос у него изменился, стал низкий, словно пропитанный мясным соком. Он тяжело дышал, на лбу блестели капли пота. Все это было ей знакомо. Матвей не в первый раз откалывал подобное, бешеный аппетит просыпался в нем только в одном случае: когда он чувствовал себя виноватым. Чувство вины — штука сложная, люди раскаиваются, договариваются, исправляются или нет — в общем, как-то работают над собой. Матвей в принципе не любил работать, тем более — над собой, и со своей