В первом зале стояли миниатюры: довольно качественные планы тюрем и казематов разных эпох российской истории. Гид — девушка в темно-зеленой форме — монотонным голосом, словно зачитывая приговор, рассказывала об «эволюции тюремных камер». Во втором зале за стеклами стояли манекены — криповые, стремные, с нарисованными глазами и приклеенными бровями и усами, — облаченные в форму надзирателей разных эпох. Вот такой форма была при Николае, во времена Кавказской войны, а потом, при большевиках, форму стали шить из более легких материалов, цвет и фасон изменились. Даша слушала, и ей казалось, что она по ошибке зашла в музей истории моды — так много времени и внимания уделяли тут приталенным пиджакам, кожаным ремням, сапогам и прочему.

Третий зал назывался «творчество заключенных», тут было множество экспонатов из хлебного мякиша: шахматные фигуры, нарды, четки, лошадки, солдатики. С особой гордостью гид обратила внимание на коллекцию слепленных из мякиша заточек и ножей. Для их изготовления, объяснила она, требовалось особое мастерство. Чтобы увеличить прочность лезвия, в мякиш добавляли соскобленную со стен камер бетонную крошку. Об этом гид рассказывала с таким видом, словно по-настоящему гордилась изобретательностью и смекалкой своих, так сказать, «подопечных». Впрочем, теперь эти вещи — приметы ушедшей эпохи, с грустью добавила она и пояснила, что несколько лет назад хлеб исключили из перечня необходимых продуктов, и его перестали выдавать в том числе в тюрьмах и лагерях. О том, почему хлеб пропал из рациона, она умолчала, типа «вы и так знаете», лишь добавила, что вместо него в тюрьмах теперь выдают заменитель, «новый хлеб», или «цилинь-хлеб», испеченный из синтетической муки, по калорийности он ничем не уступает хлебу настоящему, и даже превосходит его, да только из такого хлеба, как говорят сами зеки, слепить можно разве что горбатого.

В следующем зале были камеры — мучительно тесные, с крохотными окошками. Девушка-гид особенно подчеркивала «удобство» камер для заключенных, с ее слов выходило, что заключенные подчас живут получше многих на свободе, просто природа у зеков такая — все им вечно не так, жалуются, мемуары лживые пишут потом.

Кроме гида тут был еще охранник, здоровый, мясистый мужик, похожий на грустную горгулью. Даша представила, как вечерами, закончив смену, он едет к ближайшему готическому собору, забирается на стену и занимает свое место. Охранник-горгулья следовал за ними из одного зала в другой и наблюдал за Дашей из-под насупленных бровей с таким, как ей казалось, видом, словно припомнил ее и все не мог сообразить, где встречал раньше. Его назойливое внимание было очень неприятно: как мы по-тихому доберемся до кадавра, если на хвосте все время сидит этот смурый мордоворот, думала Даша.

Их вывели на задний двор и по мощеной плиткой дорожке повели к тому самому вагону. Вагон уже издали производил гнетущее впечатление — он весь был как будто бронированный, обшитый листами железа, плюс решетки на окнах. Внутри было еще хуже: солнце напекло железную крышу, стены дышали жаром, как в духовке, воняло грязным бельем. И еще мухи, десятки, если не сотни мух ползали по потолку и бились в мутные окна.

— Устройство вагона обеспечивает размещение до семидесяти человек спецконтингента, — бормотала гид заученный текст, флегматично отмахиваясь от мух, — тут три малых и пять больших камер, в малых помещается до пяти осужденных, в больших — до двенадцати. — Слово «осужденных» она произносила с ударением на «у». — Отдельный отсек для команды сопровождения: восемь мест — для караула, два — для проводников.

О вагоне гид рассказывала таким же тоном, как и о всем прочем — восхваляя работу и смекалку надзирателей, удобство и эргономичность конструкции.

— Скажите, а где тут туалет?

Вопрос как будто застал гида врасплох, сбил программу, и пару секунд девушка смотрела на Дашу не моргая, словно та сказала что-то на незнакомом языке.

— Туалет, уборная, — осторожно повторила Даша.

— Туалетов как таковых в камерах не было, это же вагон, сами видите, это технически непросто сделать.

— Нет, я имею в виду сейчас. Я хочу в туалет.

— А, да, простите, — спохватилась девушка. — Это вам в первый корпус придется вернуться, там табличка есть, можете у Игоря спросить, он подскажет.

Пока гид распиналась перед Кристиной, Даша вышла на солнцепек, который после душной бани в вагоне уже не казался таким уж ужасным — тут хотя бы дышать можно. Она огляделась, неужели ее вот так легко отпустили? Вроде музей надзирателей, и оставили без надзора. Шагая по дорожке, обернулась еще раз — никто не идет. Свернула и направилась к кадавру. МА-71 стоял, склонив голову, словно провинился. Еще на подходе она заметила ползающих по его серо-желтому лицу мух. Один из множества необъясненных парадоксов мортальных аномалий: одни стоят годами и совершенно не меняются, лишь покрываются корками соли, другие — как будто медленно гниют и привлекают мух. Этот был из последних, Даша сразу уловила запах мертвечины. Она сделала несколько снимков серо-желтого детского лица и сидящих на нем мух.

— Э! Ты че это делаешь?

Охранник-горгулья, набычившись, быстро шагал к ней прямо через кусты. Даша застыла, как олень в свете фар. Ну вот и все, подумала, сейчас меня и задержат. Какая же ты идиотка, Даша. Она вспомнила камеры наблюдения в музее, и как они поворачивались, когда она переходила из одного зала в другой. Вот что бывает, когда нарушаешь собственные протоколы безопасности.

Охранник надвигался на нее, пер, как бульдозер, казалось, он не собирается сбавлять скорость и сейчас просто врежется, протаранит, собьет ее с ног. Даша внутренне сжалась и приготовилась к удару. Но вдруг — он остановился и сказал что-то, она сперва не поняла, что именно, его тон — тихий, жалобный, извиняющийся — совершенно не вязался с решительным видом.

— Ч-что?

— Я говорю, за это доплатить придется, это не входит в услугу.

— Какую услугу?

— Ну че вы дурочкой прикидываетесь? На билете все написано.

Даша достала билет, повертела в руке. На обратной стороне внизу мелким шрифтом и правда была приписка: «Внимание! Фото с кадавром не входит в стоимость билета. Это отдельная услуга, за информацией обратитесь к сотрудникам музея».

Она несколько раз перечитала текст и вдруг, удивив саму себя, засмеялась. Охранник смотрел на нее подозрительно.