– Слушай, не заводи снова эту шарманку, иначе я тебя выгоню на все четыре стороны.

Вик робко кивнул, и тут его вниманием целиком завладел зажужжавший в кармане мобильник. Он извинился и вышел.

Секунд через тридцать он снова открыл дверь:

– Господин майор?

– Что?

– Насчет ребенка-сирены все выяснилось. Это была кража. Хранитель еще три месяца назад подал заявление, обнаружив, что дверь музея взломана.

– Бинго! А что за музей?

– Музей Дюпюитрена, посвященный врожденным заболеваниям.

Вик торопился завершить рабочий день и покончить на сегодня со всеми ужасами и имбецилами, которые запрудили ему дорогу. Вечером он планировал повезти Селину выпить стаканчик на Елисейских Полях, а потом сводить ее в конголезский ресторан и отведать курицы с пальмовым кремом по-моамбски и жареного мяса крокодила или антилопы. Ему очень нравилась такая программа: прямо с красивейшей в мире улицы окунуться в глубины дикой Африки.

С улицы Медицинской Школы лейтенант прошел прямо на факультет, где в этот день не было ни одного студента. Под длинными аркадами гулко раздавались только его шаги, и он почувствовал, как по телу побежали мурашки.

Ашиль Дельсар терпеливо стоял у входа, перед тяжелой деревянной дверью музея. Вик ожидал увидеть замшелого старичка, но хранитель оказался парнем около метра восьмидесяти ростом, с коротко остриженными волосами. Он сиял молодостью и был почти красив в белом халате и кроссовках «Найк». Оба пожали друг другу руки. Вик изобразил на лице приветливую улыбку:

– Очень любезно с вашей стороны, что вы меня встретили. Я знаю, факультет закрыт и…

– Правда, не стоит благодарности. Я воспользуюсь возможностью здесь кое-что разобрать. Черепа, кости – в общем, обыкновенная рутина. И потом, всегда приятно принять на факультете людей со стороны.

– Я вас в любом случае надолго не задержу. У меня на сегодня есть некоторые обязательства…

– По отношению к супруге, которая вас ждет?

Ашиль показал свое обручальное кольцо:

– Я прекрасно понимаю, о чем речь.

Вик кивнул и указал на новый замок:

– Вы расскажете, что произошло?

– В феврале я обнаружил, что замок взломан. Это было около восьми утра. Я немедленно подал заявление районному комиссару. Это первый случай за все время существования музея.

Вик подошел к двери, обернулся и огляделся вокруг. Аркады, сад в центре, сотни окон учебных аудиторий на каждом этаже…

– А с какого времени существует музей?

– О, с 1835 года. Гийом Дюпюитрен, профессор факультетской хирургии, отдал часть своего состояния на создание кафедры патологической анатомии. Ныне кафедра получает финансирование из одного солидного частного фонда, что позволяет нам развиваться, устраивать весьма качественные выставки и проводить исследования в области врожденных аномалий.

– И кто стоит за этим частным фондом?

Ашиль жестом пригласил собеседника войти в музей.

– Один старый коллекционер, его координаты хранятся вместе с административными документами. Если хотите, я вам их дам, когда будете уходить.

Вик достал из кармана мобильник. Почти разряжен, это уже начинает становиться привычным делом.

– Прекрасно. Для студентов-медиков вход в музей бесплатный?

Они прошли мимо архива, где хранились сотни бюллетеней Анатомического общества Парижа и книги обо всех видах рака, опухолях и кистах. Затем они очутились перед длинными застекленными полками. Вик был заинтригован, его распирало от любопытства. Конечно, все эти уродства его отталкивали, но, с другой стороны, он не мог не признать, что его к ним влечет.

– Разумеется. Студенты могут сюда заходить когда захотят. Дюпюитрена обязан посетить каждый из них, тем более что музей открывается только после обеда.

Вик бросил взгляд на афишу фильма Тода Браунинга «Уродцы»[49], вышедшего в 1932 году.

– Этот фильм – настоящий шедевр, – пояснил Ашиль. – Он объединяет огромное количество диковин того времени: там и человек-ствол, и микроцефалы, и лилипуты. Но давайте вернемся к студентам. У нас хранятся единственные в Европе экземпляры, которые каждый медик просто обязан увидеть хотя бы раз в жизни.

– Семипалые руки или ступни с восемью пальцами?

– И еще руки, которые могут гнуться во все стороны, руки, которые двигаться не могут, ладони с перепонками, со слоновостью среднего пальца или вообще с гипертрофией пальцев. Только об одних руках я могу рассказывать целый день.

Вик не смог удержаться, чтобы не взглянуть на скелеты в отдалении. Огромные черепа, деформированные кости – ни дать ни взять привратники у входа в мир невероятного.

– Расскажите мне об украденном экспонате.

Ашиль Дельсар вытянул руку:

– Пойдемте вон туда, вглубь музея. А могу я узнать, почему через три месяца после кражи ею интересуется следственная бригада?

– К сожалению, этого я вам сказать не могу.

Вик внезапно остановился перед серией ужасающих портретов.

– Эти фото не принадлежат музею Дюпюитрена, – пояснил Ашиль. – Нам их предоставил для выставки Медицинский музей Брюсселя. Пойдемте, я все вам покажу.

Они подошли к огромному плакату с изображением Человека-слона.

– А знаете, что общего между Джоном Мерриком и Джеком-потрошителем?

– Я полагаю, что оба они отображают представление об уродах, каждый на свой лад, – ответил Вик. – Один – урод физический, другой – моральный.

– Хуже: их чуть ли не считали одним человеком. В 1888 году этот дуэт занял первую полосу многих газет. С точки зрения людей того времени, только такие, как Меррик, могли совершать преступления, жестокость которых прославила Джека-потрошителя. Подозревать Меррика – чистый абсурд, учитывая, что он вообще с трудом передвигался. Но в глазах толпы Джек-потрошитель не мог выглядеть как человек с нормальным телом и нормальным лицом, как мы с вами.

– Они еще не знали Теда Банди и Роберто Сукко.