Километры сгорели в бешеном биении сердца. Иногда просто нужно протянуть руку и пропасть окажется всего лишь миражом, нарисованным оскорбленным самолюбием и гордостью. Пропасть в расстоянии одного слова или жеста, которые иногда так трудно произнести или сделать навстречу. Я слишком долго рвалась назад и топталась на месте, чтобы сейчас не пойти до конца. Меня уже накрыло волной и теперь я должна нестись с течением, а не пытаться плыть.

Склонила голову к Андрею на плечо и, закрыв глаза, сжала его пальцы. Сильно. Очень сильно, наверное, до боли. В ответ он сжал мои еще сильнее.

— Она знает, кто ее отец?

Я буквально физически почувствовала его страх. Такой сильный, властный, а боится реакции дочери. В этом есть и моя вина. Немалая. Вина в том, что я так и не решилась отправить ему ее письма и открытки, как и свои письма.

— Она знает, что ты жив и знает, что ты уехал, но я не сказала тебе о ребенке. Я пообещала, что, когда она вырастет, я расскажу ей обо всем.

— Она меня ненавидит.

Скорее, не вопрос, а констатация факта. Сжал челюсти и на скулах заиграли желваки.

— Нет. Она, скорее, ненавидела меня за то, что так произошло. Я не обвиняла тебя. В ее глазах ты не подлый обманщик и не герой какой-нибудь войны, пропавший без вести, и не погибший в катастрофе. Я говорила ей правду. Возможно, не всю. Но я и не лгала.

Посмотрел мне в глаза, и я увидела в них вселенское разочарование, грусть и затаенную боль.

— Почему… Лена. Столько лет. Почему, черт возьми?

Он задавал этот вопрос уже столько раз. И шепотом, и криком, и рычал, когда брал меня бессчетное количество раз за эти несколько дней. Непоправимое "почему", на которое не было ни одного правильного ответа.

— Чтобы провести тринадцать лет вдали от тебя и понять, что все еще люблю.

Холод в его зрачках сменяет тепло, пока они не начинают плавить меня, касаться кожи тонкими лезвиями невысказанных упреков и одновременно с этим обжигать эмоциями.

— Одно слово, Лена. Одно слово от тебя, и я бы все бросил к чертям.

— Я не знала об этом. Если бы знала, я бы написала тебе миллионы слов. Миллиарды. Я писала. Все они неотправленные лежат в ящике моего стола.

Усмехнулся уголком чувственных губ.

— Дашь почитать?

Напряжение спало, и я улыбнулась в ответ.

— Дам. Они все твои. Карина тоже писала. По праздникам, но я не отправляла.

Прищурился и резко выдохнул.

— Она их нашла год назад.

— Жестоко, Лена.

— Трусливо, Андрей. Всего лишь трусливо.

— А сейчас не боишься?

— Боюсь. Очень.

— Чего ты боишься?

— Что ты снова исчезнешь, — тихо сказала я.

— Даже не надейся. Я рассчитываю задержаться в твоей жизни очень надолго.

Я потянулась к его губам и, когда почувствовала жадный поцелуй, зарылась пальцами в его волосы, притягивая к себе, выдыхая ему в губы стон облегчения. На языке привкус соленой горечи… но, оказывается, и у счастья бывает вкус слез, как и у горя привкус лицемерно-сладких улыбок.

Машина остановилась у моего дома и водитель деликатно вышел из автомобиля.

Я поправила свои волосы, затем пригладила его непослушную шевелюру.

— Подожди меня здесь, хорошо? Я отпущу Веру, поговорю с Кариной и позову тебя.

Андрей кивнул и потянулся за пачкой сигарет.

— Ты бросил.

Отложил пачку и сунул в рот зубочистку, а я вышла из машины и, захлопнув дверцу, пошла к подъезду.

* * *

— Ну ничего себе тачка, — Верка отодвинула шторку и посмотрела вниз, — когда ты успела окрутить такого красавчика?

— Вера.

— Что Вера? Ты три дня черт знает где шлялась, — повернулась ко мне, — натрахалась, как кошка, а сейчас "Вера"? Я, знаешь ли, переживала… А теперь, Леночка, ты мне расскажешь, кто это, и почему я раньше ничего о нем не слышала? И подробненько, пожалуйста. В качестве оплаты.

Я повернулась к спальне Карины, надеясь, что она не слышит откровений Веры, потом снова к подруге.

— Это Андрей. Отец Карины, — сказала шепотом снова оглядываясь на дверь комнаты.

Верка словно вросла в пол и проглотила язык. Застыла как соляной столб, потом рванула к окну и теперь прилипла к нему всем телом.

— Нихрена себе новости.

— Да перестань так пялиться, — зашипела я.

— Ничего себе "перестань". Охренеть. Ленкаааа, он к тебе приехал, да?..Оххх, как круто… и…

— Тсссс. Не ори.

— Кто к тебе приехал, мама?

Карина стояла в дверях и смотрела то на меня, то на Веру. Я судорожно вздохнула, а Верка-сучка тут же решила удрать.

— Так. Я поехала к себе. У меня личная жизнь, работа, кот не кормлен. В общем, мне пора.

Я обняла ее и чмокнула в щеку.

— Спасибо. Чтобы я без тебя делала?

— Отвечала бы ей на эти вопросы на три дня раньше, — кивнула в сторону Карины, — удачи. В шкафу коньячок. Прими для храбрости, а я побежала. Чао-какао.

Карина поцеловала Веру и, когда та вышла, подошла ко мне, сложив руки на груди, по-взрослому с претензией спросила.

— И где ты была три дня? Не в командировке, да?

— Не в командировке, — подтвердила я и нащупала в кармане юбки пачку сигарет, но закурить при ней не решалась.

— Да кури ты. Можно подумать, я не вижу твои окурки в ведре.

Я не перечила, достала сигареты и подошла к окну, открыла форточку, закурила.

— Так где ты была? Мам, ты вот серьезно думаешь, что я такая дура и ничего не понимаю? Ты думаешь, я маленькая и все еще верю в сказки про аистов и капусту? Так и скажи, что с мужиком была.

Она с обиженным видом прошла мимо меня на кухню.

— Все. Не надо ничего мне говорить. Я за йогуртом.

— Карина.

— Что Карина? Могла бы и позвонить, а то посадила Верку со мной, а с ней шаг вправо, шаг влево — расстрел. Вообще из дома не выпускала, и тебе не дозвонишься. Телефоны повыключала.

Я, отодвинув шторку, посмотрела на Андрея. Он мерил шагами тротуар возле машины, сунув руки в карманы пальто, иногда поглядывая на окна. Наверное, не получится сегодня поговорить с Кариной. Придумаю что-то. Хотя… она ж не поедет.