здесь он может сказать? О чём и с кем говорить? Он и видел-то остальных теперь только с утра за завтраком, да иногда, если возвращался до отбоя. И только самое расхожее, самое обычное.

— «Коробочку» на завтра…

— У лимузина масло сменить…

— Зайди, носки возьми, сносились твои…

— Рыжий, я футболку тебе постирала…

Он благодарил Снежку и Кастеляншу, кивал девчонкам-подавальщицам, перебрасывался короткими и незначащими фразами со Старшим и соседями по столу и спальне. И теперь даже не пытался запомнить имена собеседников. Где-то вдалеке мелькали лица Мажордома и других, кто из первой спальни. Вот уж на кого ему после виденного и, в самом деле, накласть со всеми их фанабериями. Зато всё увиденное из-за хозяйского плеча намертво откладывалось в памяти, необыкновенно, неестественно чётко и ясно…

…Ослепительно белые здания среди зелени. Белые коридоры. Белые халаты, тапочки и шапочки служащих. Белое бельё на белых кроватях. И столь же пронзительные среди этой белизны распахнутые, полные боли и тоскливого недоумения чёрные глаза «галчат».

— Вы видите первую стадию, — объясняет Фрегору немолодая мужеподобная женщина. — Это «сырьё». Вторая стадия — «полуфабрикат», и последняя — «продукт».

— Остроумно, — соглашается Фрегор. — Как вы их фиксируете?

— Комплексная инъекция релаксантов полностью снимает нежелательную двигательную активность, мы делаем дополнительный укол в область голосовых связок, — женщина улыбается, от чего её лицо становится похожим на череп. — Крики, визг, писк нервируют врачей, а результативность обеспечивается точностью фиксации электродов.

— Логично, — кивает Фрегор и ласково улыбается. — Признаться, я дилетант, можно подробнее. И попроще, ради Огня.

— На этой стадии мы ликвидируем сложившиеся рефлекторные связи, прерываем их болевым воздействием, — пожимает плечами женщина. — Ну, например.

Она оглядывается, и её лицо вдруг оживляется и становится почти человеческим.

— Вы разрешите использовать вашего раба? — обращается она к Фрегору. — Пусть он скажет что-нибудь… как говорят в посёлке. Только громко.

— Интересно, — оживляется, то ли искренно, то ли подстраиваясь под собеседника, и Фрегор. — Ну-ка, Рыжий, выскажись.

И уже догадываясь, что последует, но не в силах не подчиниться, он бормочет:

— Да, хозяин, — и громко. — Мир дому и живущим в доме.

Тела детей выгибаются, бьются в судорогах боли, ротики распахнуты в беззвучных и от того ещё более страшных криках.

— Браво! — хохочет Фрегор. — Отлично придумано!

Женщина польщённо улыбается.

— Ну вот, и когда мы снимаем парез голосовых связок, у них уже нет никакого желания болботать по-дикарски. Больше того, болботанье у многих вызывает агрессивную реакцию. Что мы поощряем так же непосредственным разрядом в мозг, но уже в другие отделы.

Она подводит Фрегора к одной из кроваток и показывает на гладко выбритой головке мальчика, а может, и девочки — все «галчата» в глухих белых балахончиках — расположение электродов…

…Сырье, полуфабрикат, продукт… Отходы, брак на одной линии — сырьё или полуфабрикат для другой. Сошедшие с ума от боли «галчата» отправляются в Специализированный Накопитель…

…Снова пронзительная белизна. Чистота, доведенная до стерильности. И снова деловитые спокойные объяснения.

— Мы тщательно исследуем каждый экземпляр. Ничего не пропадает. В отходы идёт только то, что никак не пригодно для использования.

— Например? — придирчиво интересуется Фрегор.

— Пожалуйста. Вот этот экземпляр. Мужской пол, десять лет и один сезон.

Мужчина в белом халате подводит Фрегора к жёсткой каталке с привязанным мальчиком. Белое обескровленное худое тельце, чёрные короткие волосы топорщатся надо лбом с голубым кружком клейма, детский ошейник свободно лежит на ключицах, глаза плотно зажмурены.

— Здесь пригодные для пересадки органы, роговица, кровь для переливания, кожа для выделки, — перечисляет мужчина в белом халате. — Мы хотели дорастить до полноценного сперматогенеза и получить немного спермы. Неплохая кровь, ДНК-анализ показал отсутствие генной патологии. Но поступили заказы на уже имеющееся. Так что дальнейшее выращивание может оказаться нерациональным. И остающееся, неиспользуемые кости, мышечная и связочная ткань, всё это уже в окончательную переработку.

Фрегор солидно кивает, а потом в машине, ухмыляясь, доверительно сообщает:

— Рыжий, а ведь до чего же похож на старого Крайнорфара! Ты смотри, как наследник устроился. Старик плодит ублюдков, а он их сюда. И плата идёт, и хлопот никаких! — и вздыхает. — Ну, почему я не могу так? Ты только подумай, у меня трое детёнышей, а я за них не то что гема, сотки паршивой не получил! Как же, имущество рода! Ничего, отправлю в накопитель ублюдка, стану наследником, я живо порядок наведу. Ты потерпи, Рыжий, я наведу шороху, они у меня все по струнке ходить будут.

Он молча слушает, выруливая на шоссе, ведущее к Королевской Долине. Его дело рабское — делай, что велят. Его дело…

…Иногда Фрегор командовал возвращение в «Орлиное Гнездо» рано. И тогда Гаор гнал машину, не только выполняя приказ хозяина, упивавшегося быстрой ездой, но и стремясь уйти, убежать от виденного. Прав Седой: всегда найдётся более страшное. И «Орлиное Гнездо» казалось уже не самым плохим и поганым местом на земле. Бывает и хуже…

— Сегодня сходи к Раргу, — распорядился Фрегор, — а вечером… да, в десять ко мне.

— Да, хозяин, — ответил Гаор, останавливая лимузин у парадного крыльца. — Сходить на тренировку, и в десять вечера к вам.

Высадив хозяина, он отогнал машину в гараж, где его встретили, как всегда, Летняк и Весенник. Свободный механик был в другом углу, и они рискнули заговорить.

— Какую на завтра готовить? — громко и совсем тихо. — Что, совсем хреново?

— Не назвал, готовим все три, — так же громко ответил Гаор и тихо признался: — Совсем, парни. К горлу подступило.

— Твой ещё не самая сволочь, — тихо сказал Летняк.

— Ты Второго Старого берегись, — почти беззвучно зашептал Весенник. — Он уж который раз о тебе спрашивал.

— Глянулся ты ему, как с собаками бился, — объяснил Летняк. — Ну, и заломать тебя охота.

Послышались приближающиеся шаги механика, и Гаор смог поблагодарить парней только улыбкой.

Он даже на обед успеет и после обеда тогда в гараж. Раз велено идти на тренировку, а в десять к хозяину, то до десяти можно по старому распорядку: период в гараже, период отдыха, три периода тренировки, период отдыха, ужин и к хозяину. Как раз. Он даже повеселел от одной мысли, что впереди полдня нормальной, ну, почти нормальной, жизни, что не надо превращать себя в автомат, видящий, слышащий и подчиняющийся хозяйскому голосу. А что он Второму Старому глянулся и тот заломать его хочет… Ну, так что ж, тоже не самая плохая смерть: убить гада и принять пулю за это.

Как всегда, в последние дни он поел, не замечая ни вкуса, ни происходящего вокруг. И уже вставал из-за стола, когда услышал голос Мажордома.

— Рыжий!

— Да, — откликнулся он.

Неужели так скоро? Ну