Да и Танечке надо делать уроки. Чаще всего споры кончаются тем, что мы разыгрываем, кому находиться за столом, чтоб было без обид. Те, кому не достается, сидят у большого стола, и это считается у нас менее почетным.

– У вас тут прямо какие-то ритуалы в семье, – улыбнулась я.

– Лиза, побудьте с Андрейкой, я пойду Танюшу покричу из окна кухни, она играет во дворе. Будь умницей, сыночек, я скоро приду.

Малыш был явно напуган и не хотел со мной, незнакомой тетей, оставаться. Я стала с ним ласково разговаривать, но он нахмурил брови и уже собрался заплакать. Тут вошел папа, и Андрейка улыбнулся, узнав его.

– Гости уже в доме! – весело проговорил Игорь. – А где Судьба?

– Я не знаю, а что, кто-то еще придет? Я видела только Лену, она пошла звать дочку домой со двора.

– Я так придумал Ленку звать: она моя жена, значит, и моя судьба навеки! Ей, правда, эта моя идея не нравится, но ничего, привыкнет.

Пришла Лена с девочкой, очень на нее похожей. Я не удержалась и сказала, что они обе очень похожи на бабушку Таню. Лена с интересом слушала рассказ о том, как я видела ее родителей вместе с родителями Игоря. А я подумала, надо же, как судьба сложилась: отцы дружили, встречались семьями и даже не могли себе представить ни того, что скоро оба погибнут, ни того, что их дети поженятся почти через двадцать лет после их смерти и у них родится ребенок.

Мне семья Игоря сразу понравилась, она мне напомнила семью его отца. Я вспомнила, как мы сидели вместе в столовой в третьем доме Советов за таким же круглым столом и тоже с двумя детьми, и Леонид Петрович, так же как и его сын, смотрел на жену с любовью и нежностью. И вдруг почувствовала удивительное тепло у себя в груди оттого, что мы вот так сидим все вместе за столом в этой комнате, как одна семья. Мой взгляд упал на стоящую в отдалении знакомую зеленую лампу на письменном столе, и это как бы подтвердило мои чувства, возникшие так внезапно. Я встала из-за стола и, подойдя к ней, провела рукой по изгибам ее бронзовых деталей, как бы мысленно здороваясь.

– Я вижу, ты узнала папину лампу, – сказал Игорь с улыбкой. – Я взял ее с собой. Папа сказал мне как-то, что, уезжая откуда-нибудь навсегда, нужно обязательно что-то взять с собой на память. И я запомнил эти слова. Лиза, ты меня слышишь?

– Да, да, слышу! – А сама я уже перенеслась мыслями в Ленинград, на Подольскую улицу.

Я видела полные слез глаза Марии Константиновны и нас с Леонидом Петровичем, стоящих у дверей с чемоданами и этой лампой в руках. Я слышала, как она говорила именно эти слова, и то, что Игорь их повторил, сам не зная, откуда они к нему пришли, наполняло мою душу каким-то особенным чувством к нему, его маленькой семье и этому дому.

Лена, видимо, тоже прониклась ко мне доверием. Она стала рассказывать о детях и их проблемах: о том, что у Тани больна одна сторона легкого и ей надо каждый год ездить в санаторий, а у Андрейки пупочная грыжа с рождения, и он очень сильно кричал после каждого кормления, пока один пожилой врач не посоветовал класть его на животик после каждого приема пищи, и состояние стало значительно лучше. Зачем она мне всё это рассказывает как родному человеку? Может, не с кем поделиться, нет подруг? Но вскоре этот вопрос прояснился. Игорь откашлялся и сказал:

– Лиза, я ведь тебя знаю давно, с детства. Знаю и как человека, и как няню, которая ухаживала за мной и за моей больной сестрой, пока к нам не пришла война. Вся моя семья очень тебя любит и благодарна, что именно ты была с нами и в трудные, и даже в самые трудные годы. Я знаю, что ты и у моего деда жила и во всем помогала. Так сложилось, что теперь нам с Леной нужна помощь в семье. Первый человек, о котором я подумал, это ты. Мы можем платить тебе зарплату и хотим предложить переехать к нам и быть няней у нашего Андрейки. Тогда Лена сможет работать, не переживая о нем и о нашем доме. Что ты думаешь о моем предложении?

Вот это да! Я не ожидала ни такой речи от Игоря, ни такого поворота событий. Я не знала, как отреагировать на его слова, и сказала, что подумаю. А сама даже не понимала, с какой стороны к этому вопросу подступиться. Я даже не помню, как вышла от них на улицу, как ехала в метро, как добралась домой, не помню ничего из того, что видела по дороге. Меня очень взволновали слова Игоря. Я позвонила Пане и сказала, что завтра приду после работы, надо посоветоваться. Легла в постель, но мне не спалось. По потолку скользила тень, отбрасываемая уличным фонарем, а я лежала, глядя в пустоту, и думала. Нет, даже не думала, а вспоминала те годы, те места, что были связаны в моей жизни с этой семьей. Я вспоминала Ленинград и профессора с женой, довоенную Москву и растерянный взгляд Леонида Петровича с выскальзывающей на пол из его руки повесткой об аресте и обыске. Перед моим взором появлялись то Люся, играющая на рояле, то юный Игорь в военной форме, то опять Люся, спавшая летаргическим сном в своей постели на Старой площади. Я видела согнутую спину Ольги Николаевны над вечной корректурой за письменным столом при свете лампы и днем, и поздно вечером, горящую в печке библиотеку ее погибшего мужа, карточки на хлеб и работу на торфе… Я чувствовала, что уже сплю, а это всё мне снится и из моих закрытых глаз льются слезы воспоминаний и остаются маленькой лужицей на подушке.

Такой тревожной ночи я больше не помню. Встала не выспавшись и с сумбуром мыслей в голове: как же мне быть? С одной стороны, глупо менять устоявшийся уклад жизни: своя комната, работа, которую хорошо знаю и умею делать, подружки на заводе и в общежитии, неплохой заработок – даже швейную машинку купила и сестре в деревне помогаю. Но это с одной стороны, есть же и другая: я всё время одна, нет любви, нет семьи, не с кем разделить свои заботы и волнения. И наоборот: никому моя любовь не нужна и никто своим сокровенным со мной не делится. Ну