Через час девушка уже сидела в дальней электричке, которая направлялась в соседнюю область. На билет она решила не тратиться — не будут же контролеры ссаживать с поезда беременную женщину…

Только когда электропоезд прибыл в пункт назначения, она вздохнула с облегчением — кажется, ей удалось уйти от преследования. И тут же навалились другие проблемы — ночлег, еда, деньги… Ночевала она на деревянной скамейке в зале ожидания крошечной станции. Милиция ее не трогала.

До столицы беглянка добралась только через два дня. Ее шатало от усталости и голода. Светлое платье, удачно скрывающее округлившиеся формы, за два дня шатания по пригородным поездам стало невыносимо грязным. Ужасно хотелось помыться, волосы сально блестели, а тело чесалось от пота.

Но чтобы снять угол в таком дорогом городе, как Москва, нужны деньги, большие деньги… А у нее только запрятанные в бюстгальтер две смятые купюры… И все!

Но все равно, сидя на привокзальной площади, девушка чувствовала себя в безопасности. Она даже слегка воспряла духом. Главное, решила Жанна, что она жива и здорова, а уж выход из самой крайней ситуации всегда найдется. Недаром природа наградила ее красотой и изворотливым умом — все это не раз выручало ее, когда она была на краю пропасти. И вот опять она на краю…

«Хватит ныть!» — оборвала себя Жанна. Главное сейчас — привести себя в божеский вид, а остальное приложится! Сначала надо решить, где ночевать сегодня. Проситься кому-нибудь из местных в квартирантки — глупо, денег не хватит, а рассчитывать на милость черствых москвичей — все равно что ждать, когда небо упадет на землю. Благотворительные организации? Жанна что-то слышала о таких, но где они находятся? И тут ее осенила блестящая мысль. То, что она считала невыгодной стороной своего положения, могло обернуться для нее большим плюсом: она же беременна! Значит, ей обязаны оказать помощь в комнате матери и ребенка. Такая комната есть на каждом вокзале!

Жанна приободрилась и двинулась в путь.

Действительно, в комнате матери и ребенка ее приняли довольно радушно. Дежурная, светловолосая приятная женщина, назвавшаяся Алевтиной, сочувствующим взглядом поглядела на ее живот, выдала ей полотенце, кусок мыла, отвела в душ, а потом показала койку, на которой будущая мама может отдохнуть. Стоя по душем, Жанна почувствовала, как ее потихоньку отпускает накопившееся за долгие месяцы напряжение — ей внезапно показалось, что рано или поздно ее проблемы разрешатся. Неразрешимых проблем нет!

— К сожалению, питание у нас за свой счет, — с извиняющейся улыбкой сказала Алевтина, — но вот чаю могу предложить.

Заметив голодный блеск глаз молоденькой женщины, дежурная милосердно протянула ей булочку, от которой лениво отщипывала кусок за куском, перелистывая газету. Она быстро перешла на «ты», чувствуя, что незнакомка нуждается в защите и покровительстве.

— Куда едешь-то? — как бы невзначай спросила дежурная. — Никак к мужу?

— Скорее от мужа, — проговорила Жанна с набитым ртом и тут же сочинила историю о том, что ее изнасиловали, когда она поздно возвращалась с работы домой, и что она забеременела после этого. Муж, узнав про это, ее бросил, теперь на нее охотятся его дружки, родственников у нее по всему свету никого нет, а денег ни копейки. Хотела сделать аборт, да уже поздно…

Женщина сочувственно выслушала ее и, покачав головой, спросила, кивнув на выпирающий под платьем живот:

— Как же ты теперь, а?

— Не знаю. — Жанна тяжело вздохнула. — Ума не приложу… Хоть с моста да в воду!

Она чувствовала, что женщина неспроста так подробно расспрашивает ее о ее жизни.

— Ну, зачем же так — с моста да в воду, — ласково проговорила Алевтина и протянула девушке еще одну булочку. — Кушай, не стесняйся! Свет ведь не без добрых людей, помогут…

— Кто ж мне теперь поможет! — фальшиво вздохнула Жанна, внимательно наблюдая за собеседницей. Она видела ее заинтересованность и гадала, к чему это приведет. — Кому я теперь нужна с таким пузом…

— Глупая ты! — прямо сказала Алевтина. — Да ты этим пузом знаешь какую прорву денег можешь заработать! Не понимаешь ты своего счастья. Ну да ничего, я тебя научу… Ты ведь, наверное, ребенка-то не очень хочешь? — утвердительным тоном спросила она. — Он тебе обуза, раз ты без дома, без семьи мыкаешься. Надо тебе, милка, сначала самой на ноги подняться, а потом уж семью заводить. Верно? Аборт, конечно, тебе уже поздно делать, что и говорить. Да и к чему ребеночка убивать, он ведь живой уже. В роддоме дитя оставить — тоже никакого интереса. Исстрадаешься, сквозь столько унижений пройдешь, а толку-то… Да и дитя будет маяться в нашем доме малютки, где и накормить-то толком не накормят! А ведь, подумай только, за границей совсем не так! Там есть много семей, которые были бы счастливы взять твоего ребеночка, воспитать его в холе и заботе. Да и тебя бы не обидели… Устроили бы роды по высшему разряду за рубежом, а тебе бы заплатили кругленькую сумму в валюте…

Мозг Жанны лихорадочно обдумывал неожиданное предложение.

— Сколько? — прямо спросила она.

— За девочку четыре тысячи долларов, за мальчика — пять…

— Мало, — сказала Жанна на всякий случай, — мне нужно десять.

Алевтина внимательно посмотрела на нее и отвернулась. Потом, глядя куда-то в окно, где дождь тихо сеял над привокзальной площадью, покачала головой:

— Ой, погода-то, погода… Так и льет уже второй день, так и льет… Только вы учтите, девушка, в нашей комнате матери и ребенка можно находиться не более суток и то при условии, что у вас есть билет на обратную дорогу… А у вас есть билет на обратную дорогу? Значит, пожалуйста, завтра утром, в одиннадцать часов — будьте добры…

Естественно, никакого билета у Жанны не было. Уходить из уютной, сухой комнаты ей не хотелось. К тому же женщина, сидевшая перед ней, предлагала такое легкое, такое простое решение проблемы…

— Да, — произнесла она чужим голосом, закрыв глаза от ужаса перед тем, что она делает. И потом повторила уже чуть тверже: — Я согласна!

Директор детского дома Вера Яковлевна Поливанова сидела в своем кабинете и что-то писала в толстой папке с надписью «Личное дело». Высокая стопка таких же «Личных дел» красовалась на столе. У Поливановой было несколько десятков подопечных, к которым она относилась со смешанным чувством брезгливости, раздражения и весьма специфического чувства, отдаленно напоминающего материнскую нежность. Были у нее и свои любимцы и любимицы, которым она многое спускала с рук, и те вызвали завистливое чувство у всего контингента детского дома. Сейчас в списке этих любимчиков значился и новенький, семилетний Паша Морозов.

От проделок этого шустрого русоголового пацаненка трепетал весь детский дом, а воспитатели тихо завывали, горестно вздымая к небу глаза.

— Вера Яковлевна! — В дверь директорского кабинета заглянула круглая физиономия дежурного воспитателя. — Морозов подрался с Филимоновым и теперь отказывается спать. Еще он грозится сбежать, если ему не дадут место в спальне возле окна.