казались бесцветными. Такими же, как их прошения – милости, помощи, поддержки. Все то же от тех же.

Порой кивая, Аскар с трудом заставлял себя сосредотачиваться на словах, стараясь держаться ровно и не слишком заваливаться на спинку трона.

До безумия хотелось отдохнуть.

Держало только то, что страдания его не бессмысленны. Пока Матаан в плену, Зажигающий остается только докучливым голосом в его сознании. Он не может влиять ни на что, не может вырваться, пока к нему никто не взывает. А взывать к нему мог только Верховный жнец.

В который раз потерев переносицу, собираясь с силами, Аскар медленно кивнул и выпрямился. Знаком велев просить следующего, Владыка переплел пальцы рук, усилием воли подавляя раздражение от грохота голоса своего пленника. Впрочем, и этот проситель не получил должного внимания.

Едва сухощавый лорд начал путанно излагать прошение, взгляд Аскара скользнул чуть выше его плеча, к двери. Вернее, к проскользнувшему в зал слуге, который что-то быстро сообщил Лаварику.

Внимательно выслушав его, Лаварик побледнел, как-то растерянно пригладил усы, бросив быстрый взгляд на Владыку. Этот взгляд и перехватил Аскар, ощущая все возрастающее напряжение.

На миг замерев, лорд медленно поклонился своему Владыке и быстро обошел зал у стены, как требовал этикет, чтобы приблизиться к Аскару.

– Ваше величество, бежал Верховный жнец, – склонившись к Владыке, тихо произнес он.

На какое-то мгновение ладони Аскара судорожно сжали подлокотники трона. Потемнело в глазах, шум крови в ушах заглушил даже издевательский хохот проклятого божества.

Общественные нормы, мнение аристократии, что заставили его не отправлять уважаемого человека в темницу – какая дурость! Он – Владыка, он хозяин этого мира и никто не смеет ничего ему говорить, не смеет осуждать, даже пожелай он вырезать столицу, глупец!

От этого запоздалого, жестокого и циничного осознания Аскар только скрипнул зубами, резко поднявшись с места.

– Отыскать и отправить в темницу. Всех, кто помогал – казнить, – резко скомандовал он. – Прием окончен!

Немедля ни мгновения, Аскар тяжелым шагом спустился ступеньками, провожаемый десятками удивленных взглядов и беззвучными издевательствами Зажигающего.

«Ничего тебе не поможет, человечишка! Глупый, слабый человечишка, раньше нужно было на мое предложение соглашаться!» – измывался тот, решив, что победа за ним.

– Глупый, слабый, божок, ты ничего и никому уже сделать не сможешь, – в глухой ярости, решительно прошептал Аскар, ныряя в спасительную темноту коридора.

Плох тот правитель, что видит только прямой путь. Всякая дорога в три и больше тропинок может разветвляться умелым владыкой. И глупо было бы считать, что Аскар, прожив столько, вдруг станет самонадеянным глупцом.

За ночью успел наступить день. Самый короткий день из всех, что когда-либо видел Ошер. С каждым миром ночи занимали все больше времени и нередко между двумя долгими ночами можно было застать только короткий проблеск солнца с клочком ясного неба. Впрочем, это утро радовало мало.

После встречи с доблестной стражей Ромиби что-то тяжелое нависло над кшерхами и все чаще взгляды путников нет-нет, да обращались к Шарриашу. Мужчина шел последним, почти не поднимая взгляда от земли. Порой он замедлял шаг, с силой стискивая руки, но его никто не торопил.

Впрочем, не всегда задерживаться приходилось из-за Шарриаша. Тракт вился, то и дело пронизывая поселки и города. И если последние кшерхи обходили стороной, поселки проходили прямо. В последнем селении и вовсе пришлось задержаться почти до самого рассвета, прежде чем удалось пройти мостом.

И если ожидание прошло спокойно, переходить пришлось очень быстро. Из таверны, что расположилась у реки к ним то и дело долетали обрывки разговоров, но дела до них не было никому. Ровно до того мгновения, когда разговор снова коснулся последних событий в Шшаасе.

– Да что с змей взять то! Мать принцессы то тоже не шибко праведной была – с бродягой каким нагуляла мальца, да кинула его. Может там и принцесса то сама повод и подала… – вывел, пьяно растягивающий слова, мужской голос.

Едва услышав это, Шарриаш медленно повернул голову в сторону таверны, разом напрягшись. Казалось он вот-вот должен был сорваться, но так и не двинулся с места.

За все время от этого происшествия он так и не сказал ни слова. Даже сейчас, когда кшерхи сошли с тракта, чтобы передохнуть, он даже головы не поднял, чтобы осмотреться, занятый своими мыслями.

– Надо было тому типу в таверне врезать, – наконец-то не выдержал Хор.

После Ромиби младшее поколение кшерхов точно поменялось обязанности с Шарриашем. Теперь не он присматривал за ними, а они за ним, стараясь держаться поближе. Чем они могли помочь юные вольники не представляли, но надеялись, что в чем-то все же будут полезны.

– За что? Он же не свои мысли озвучивал, просто повторял то, что слышал от других. У таких людей нет индивидуального разума, – когда Шарриаш только едва заметно усмехнулся, ничего не ответив, подал голос Ошер.

– Зато есть коллективный разум и длинный язык. В сельском трактире таким не заинтересуются, а вот дальше… – вздохнув, все же подал голос Шарриаш, подняв взгляд к принцу.

Сперва этот изнеженный юнец знатно раздражал полунага, но постепенно мужчина понял, как опрометчиво было первое мнение. Принц быстро рос и здраво мыслил и, так уж вышло, сейчас мог понять его как никто другой.

– А дальше кто-то этими слухами да заинтересуется. Отчего бы какому-то бродяге развязывать драку из-за чего? – добавил Тард, растянувшийся на траве.

Впрочем, даже в таком положении он не терял бдительности, хлопнув Ошера по руке. После того, как с парня сняли повязку, Хиталь строго-настрого запретила расчесывать зажившие раны. Следить за соблюдением этого предписания пришлось Лейви и Тарду.

– Слепой, глухой и немой бродяга, – мрачно заключил Ошер, потрясая ушибленной рукой.

– Но это все равно ужасно... – заметила, не вмешивающаяся до этого в разговор Лейви, взъерошив волосы Кри, что задремал, положив голову на ее колени.

Невесело улыбнувшись, Шарриаш покачал головой. Да, это действительно было ужасно. Всей душой он хотел бы помочь сестре. Пусть он никогда ее не знал, но все же они были родными по матери, но… Что он может сделать? Ворваться в хитросплетение интриг Шшааса без какой-либо поддержки – дурость.

Вернее, у него была поддержка – еще на развалинах, пока Грегуар развлекал стражников, она разыскала его. Оглушенного, убитого услышанным. Тогда он наполовину сошел с ума и кого другого едва ли подпустил к себе, но Рамина была его Волей, той, кто вырастила его, как своего ребенка, кто