человека… ну, и государства тоже. Мы ведь то и дело капризничаем, то и дело жалуемся на Отца. А тем временем служба ювенальной юстиции… она и внутри нас, и около нас! – она только таких жалоб и ждёт, чтоб тут как тут изъять нас из Его семьи: "защитить от насилия". Духовным сиротой стать о-очень быстро – только глазом успей моргнуть. И новая "приёмная семья" очень быстро сыщется. Собственно, и искать не надо: всё это в нас самих уже есть. Как написал Некрасов:

В мире есть царь,

Этот царь беспощаден.

Голод названье ему.

А я бы сказал, что тут – другой голод. По настоящему Богу. Голод с каждым человеком врождённо: вообще всю жизнь. И если мы Его не находим, то голод когда-нибудь обязательно находит нам божка-Самозванца. А уж его мы либо ненавидим – потому что он же изверг, и ненавидеть его очень даже есть за что (но ведь думаем-то, дураки, что ненавидим Бога!), либо уж поклоняемся этому извергу: страх переходит в рабское почитание. А что ещё нужно, чтоб человек стал рабом, марионеткой… муравьём? Недоверие к Богу – и, соответственно, – к ближнему. И всё! И этого достаточно. Где неверие, там недоверие. Да лиши ты человека опоры, дай ты ему тревогу и недоверие – и он обязательно найдёт себе опору другую. Где нет доверия к Личности в нормальном смысле, там будет культ личности… уже в ненормальном. По-моему, огромное количество людей поняло и восприняло из всего христианства только то, что они "рабы Божьи"". Потом незаметно улетучилось и то, что "Божьи", остались просто рабы. Кого, чего? Явно какого-то царя и явно не Небесного. Да царь-то этот – не столько Грозный, сколько Грязный. Он же – в нас. Мы творим его по своему образу и подобию… А я не стыжусь нисколько даже сейчас, что ругался с ним… стыжусь только, что по глупости перепутал имя и адрес. Тот "господь", от которого я бегал во сне, тот "господь", которому Святейшая Инквизиция кадила дымом из еретиков… этот "господь", действительно, во всём на свете виноват! Вот с ним я, сам того не зная, и ругался. А с нашим Богом, сам того не зная – никогда!.. Всё-таки не любить, например, Гришку Отрепьева – и не любить царевича Дмитрия…

Вдруг раздался резкий звук – наверное что-то уронили в коридоре или другой палате, – и Кирилл буквально подпрыгнул: вздрогнул так, как никогда прежде не вздрагивал.

– Блин!.. Ой, извините, Марина. Что-то нервы… Видимо, уж после аварии – везде авария!

– Да что уж тут извиняться! Это ж не только тебя потрясло. Даже кто не видел, а только слышал. Знаешь, сколько знакомых мне звонят и говорят, что не понимают, как это случилось: "Как же так могло быть? Это такое потрясение!" А я им говорю: "А вы знаете что такое потрясение? "Я был спокоен, а Он меня потряс, взял меня за шею и избил меня". Это Иов не про гопников, а про Бога так сказал. Бить Он нас, может, и не хочет, но вот трясти – трясёт. Иногда. Это не значит, что Он не любит нас, это значит, что Он… не очень любит наш покой.

– Что не любит, это точно, – согласился Кирилл.

– Он нам просто доверяет, потому мы и страдаем, – договорила Марина. – Просто идёт битва: с тем самым Змеем, только и всего-то. Бог его уже победил, но теперь хочет, чтоб ещё мы его победили, чтоб все плоды по-честному нам достались, а не Ему. А Змей увидел бы, как даже дети его побеждают! Победа уже предрешена, но нам дана честь – просто дотерпев – попасть в разряд "держав-победительниц", получить все её плоды без исключения. Вот Россия, ты же знаешь, благодаря большевикам заключила Брестский мир – и лишилась всех плодов победы (до которой оставалось 8 месяцев). А нужно было всего-то даже не победить, а дождаться победы, дотерпеть до неизбежного. А мы вот хотим во время войны всей своей жизнью изображать мирное время – не получится. Мы можем страдать или как пленные – если уже сдались, – или как бойцы на поле боя. Вот весь выбор. Дети на этой войне тоже "сыновья полка".

Кирилл улыбался. "Вот угораздило же меня познакомиться с победителями… даже жить в одной семье с ними. Даже… чуток самому пострадать с ними".

– Марин! а вот вы то говорите, что главное в жизни – любовь, то – что вся жизнь битва?

– А знаешь, если битва – с самим собой, тогда любовь и битва – вообще одно и то же. Кто видит в Христианстве только одно или только другое, тот хочет разделить неразделимое. И впадает в ту или другую крайность. Или фанатизм, или сентиментальность. А ты почитай, например, преподобного Силуана Афонского: вот уж у кого любовь так любовь… и вот уж у кого битва так битва!

– Ну что ж, битва так битва! – повторил Кирилл, неожиданно даже для себя соглашаясь. – Но только что же дальше-то будет? Как бы нам Бога об этом спросить?

Марина искренне засмеялась:

– Да что у Бога спрашивать про нашу жизнь, когда Он всю жизнь спрашивает нас!? Есть всего один вечно повторяющийся вопрос: как мы поступим? Вот как поступим на очередном развилке, так всё и будет. До следующего развилка. Пока все развилки не кончатся! Спроси Его – а Он тебе же и переадресует вопрос. Так уж, Кирилл, мир обустроен: Бог спрашивает – человек отвечает, а не наоборот!

– Да уж, хочешь жить, умей отвечать! – опять, вроде, согласился Кирилл. – Отсюда, наверное, и ответственность берётся – от наших "ответов". Да ведь причины-то страданий – у всех разные! и как бы нам их все разглядеть-то, а? Если город провалился под воду, это может быть Содом, а может – Китеж. Если человек страдает, это может быть Каин – а может быть Иов. Утешительно, конечно, всю жизнь представлять себя Иовом, но, может, это не совсем так. Страдания страданиям рознь. Как тапок – тапку!

– Почему тапок? – с удивлённой улыбкой спросила Марина.

– Да это мы недавно с Ромкой болтали и сочинили. Вот я даже записал на диктофон. Назвал:

"Платоновская Чистая Идея Тапки". Вот послушайте нашу философию:

– А ты думал когда-нибудь, что одна и та же вещь бывает разной? Вот тапок… – говорил Ромка.

– Тапка, – машинально поправил Кирилл.

– Не важно. Тапок можно носить. Тапком можно бить мух. Тапком можно бить… всех! Тапок можно использовать как пенал или карман для