– Мне трудно с тобой говорить, Диана. Слишком больно…

– Ничего, ничего.

– Зато я тебя угощу и запишу на счет моего нового хозяина.

Мы просидели весь вечер рядом, опустошая бутылку за бутылкой, иногда держась за руки и превращая “Счастливых” в огромный аквариум, заполненный клубами дыма, – мы прикуривали одну сигарету от другой. Время от времени Феликс стискивал меня изо всех сил. А потом заговорил, и его просьба перевернула мне душу:

– Не забирай эту рамку с фото, отдай мне.

– Она всегда была твоей. Отнесешь к себе?

– Нет, они останутся здесь. Я уже обсудил это с хозяином и объяснил ему, что без Колена, Клары и тебя “Счастливых людей” не будет…

По прошествии часа и после еще одной бутылки я почувствовала первые признаки усталости.

– Иди спать, – сказал он. – Завтра у тебя большой день. Тебя ждет встреча с твоими мужчинами. Но до этого я должен кое-что сделать.

Он взял табурет, подтащил его к входной двери, взобрался на него и снял колокольчик.

– Ты не можешь уехать без сувенира…

Меня прорвало, и я бросилась в его объятия, заливаясь всеми слезами, которые сдерживала в последние дни. Феликс сжал меня так, что захрустели кости.

– Мне не хватит смелости проводить тебя завтра в аэропорт.

– Но я и не хочу, чтобы ты ехал.

Мы не говорили в полный голос, шептали.

– На когда ты заказала такси?

– На семь утра.

– Оставишь ключи в студии. Закрой “Счастливых” в последний раз.

Он выпрямился, обнял меня за плечи, заглянул в глаза:

– Пока, Диана!

– Феликс…

Он отпустил меня и ушел. Последний взгляд через стекло витрины – и он исчез в темноте… Тыльной стороной ладони я отерла слезы, потом достала из кармана связку ключей. Первый шаг: запереть дверь. Второй шаг: перевернуть грифельную доску. Третий: вывесить в витрине табличку “Смена владельца”. Четвертый и последний: выключить всюду свет. Благодаря уличным фонарям в моем кафе было светло как днем. Все для него я выбирала вместе с Коленом, оно было частью меня, даже если я отвернулась от моего кафе на какое-то – слишком долгое – время. Здесь я по-настоящему повзрослела. Когда я вернусь сюда (если вернусь), я это место не узнаю. Наверняка произойдут какие-то перемены, потому что у нового хозяина мощный характер и он захочет многое переделать по-своему. Это нормально, я не имею права возражать. Я прошла вдоль стеллажей, забитых книгами, аккуратно расставленными, готовыми к тому, чтобы их забрали и прочли. Потом я завернула за стойку и погладила ее дерево – чистое, блестящее. Подвинула несколько бокалов, выбившихся из строя, подровняла стопку бухгалтерских книг и поправила рамку с фотографиями. Остановилась возле кофемашины, улыбнулась, вспомнив, как однажды закатила скандал Феликсу, неспособному ее нормально почистить. Захотела налить себе кофе, но не стала – знала, что разогретый мне не понравится. Поэтому я предпочла остаться без последней чашки кофе: пусть мои кофейные воспоминания останутся размытыми – на фоне голосов клиентов, Феликсова смеха и уличного гула. Пора. Я открыла заднюю дверь, чтобы выйти на лестницу. На пороге я зажмурилась и изо всех сил вдохнула запах книг, кофе и дерева. Яркие вспышки и обрывки воспоминаний чередовались в моем мозгу, и я захлопнула дверь, ничего не видя и сосредоточившись на скрипе дверных петель. Они упорно скрипели, вопреки всем моим усилиям. Щелкнул замок, я охнула: все кончено. С этой минуты счастливые люди читают книжки и пьют кофе без меня.

Я в Малларанни уже три с лишним месяца. И с каждым днем все больше чувствую себя дома. Моя жизнь кажется мне простой, естественной, я не терзаю себя разными вопросами, просто живу и ни о чем не сожалею. Я часто думаю о “Счастливых”, и, не хочу врать, иногда при мысли о них у меня сжимается сердце. Но это быстро проходит. Тем не менее идея открытия маленькой книжной лавки потихоньку пробивает себе дорогу… Впрочем, я никуда не тороплюсь.

Я говорила по телефону с Феликсом. Он не давал мне вставить ни слова! Мусолил и пережевывал фразы, поступки и жесты Фредерика, который не подпускал его к себе уже много дней. Мой лучший друг влюбился, такое с ним случилось впервые, и он вел себя словно подросток, на которого обрушилась первая любовь.

– Клянусь, мне больше не выдержать… Вчера вечером, я думал, он наконец-то перейдет к действиям… И ни-че-го! Бросил меня на пороге моего дома!

– А почему ты не делаешь первый шаг?

– Э-э-э, не решаюсь…

Я закатила глаза и с грехом пополам подавила безумный смех.

– Издеваешься?! – обиделся он.

– Прости, как-то само вырвалось…

За моей спиной хлопнула входная дверь, я посмотрела через плечо – вымокший с головы до ног Эдвард вернулся с репортажа. Он тяжело плюхнул на пол сумку с аппаратурой и ворча сбросил куртку. Потом заметил меня и подошел. Его лицо оставалось замкнутым. Возле дивана он нагнулся и со вздохом мазнул губами мой висок. Прошептал на ухо: “Феликс?” Я кивнула. Он криво ухмыльнулся.

– Эй! Диана, ты отключилась или что? – заорал Феликс в трубку.

– Извини, только что вернулся Эдвард…

– Ладно… я все понял… завтра перезвоню.

Он, не прощаясь, прервал разговор, а я бросила свой телефон на диван. Эдвард не сдвинулся с места, он так и стоял, нависая надо мной и опираясь ладонями на спинку дивана.

– Скоро я поверю в то, что он меня боится… Стоит ему узнать, что я пришел, и он тут же прерывает разговор.

– Нет… он не хочет нам мешать… И потом, я с ним говорю почти ежедневно, так что…

Эдвард поцелуем заставил меня замолчать.

– Здравствуй, – сказал он, оторвавшись от моих губ.

– Я не слышала утром, как ты ушел… Сегодня был твой день?

– Еще как, погода подстраивалась под все мои замыслы.

– И поэтому у тебя плохое настроение?

– Что, еще больше, чем обычно?

– Нет, – засмеялась я.

Он еще раз поцеловал меня и выпрямился. Я тоже встала. Он надел сухой свитер, потом налил себе кофе.

– Через пять минут я поеду за Декланом, – сообщила я.

– Хочешь, я его заберу?

– Нет, мне потом надо к Джеку, и еще кое-какие покупки сделать.

Он подошел ко мне, погладил по щеке и нахмурился.

– Ты устала?

– Нет… с какой стати?

– Хочется верить. – В его голосе не слышалось убежденности.

Он вытащил из кармана подмокшую пачку сигарет и вышел на террасу. Я надела пальто и присоединилась к нему. Покрепче прижалась. У Эдварда периодически случались приступы страха: его одолевала тревога, как бы я не пожалела о своем решении.