Следующее утро я начал не с завтрака. Достал старую энциклопедию и отыскал в ней статью об этой смертельной штуке. В энциклопедии было написано, где содержится мышьяк, его состав, химическая формула, но мне это было совсем неинтересно. Прочитав еще пару абзацев, я, наконец, нашел то, что мне было нужно – дозировку. Я решил, что маму нужно убивать постепенно, по капельке, чтобы она мучилась. Я выбрал одну из самых маленьких доз и решил, что лучше всего подсыпать его в кофе, который мама очень любит. Хватит и одного раза в день. Пусть ей будет больно.

– Кристофер, ты уже проснулся? Спускайся завтракать и папу заодно проводим на работу.

Ну вот, опять она не вовремя. Как всегда!

– Сейчас, мамочка, уже иду.

Я собрал книги, достал синий флакон и отсыпал первую дозу смерти. Потом спустился в столовую и принялся за мои любимые блинчики с брусничным сиропом.

– Доброе утро, сын.

Папа вышел из ванной и сел за стол. Как всегда он ел омлет и одновременно читал газету.

– Привет, папа.

Несмотря на то, что он не далеко ушел от моей матери, он все-таки лучше нее. По крайней мере, отец никогда не изменял ей – только пил, причем довольно много.

Мама еще гремела посудой на кухне. Потом она принесла себе кофе и снова ушла. Пока папа читал очередную статью, я быстро бросил яд ей в чашку. Мама вернулась с миской каши с фруктами. Съев ее, она взяла чашку с кофе.

Ну, вот и все, мамочка. Игра началась.

Сделав пару глотков, мама слегка сощурилась. Неужели она заметила, что с ее любимым напитком что не так? Но нет. Зря я испугался.

– Слишком крепкий, – произнесла она, и я выдохнул. Значит, все идет хорошо: не заметила.

Всю неделю, день за днем я наказывал мать за то, что она сделала. Наблюдал, как она мучается и страдает от болей в желудке, голове и во всем теле. Слушал ее жалобы и просьбы о помощи, которые всегда меня раздражали. У нее болело горло, и было тяжело дышать. Мамочка была настолько слаба, что не могла самостоятельно вставать с кровати по утрам. Но обратиться к врачам она отказывалась. Ведь давным-давно они загубили ее отца.

С каждой маминой мольбой мне все больше хотелось, чтобы она поскорее умерла и прекратила изводить нас с отцом своим бесполезным присутствием.

Отец продолжал ходить на работу и оставался там допоздна. Чтобы не сваливать на меня заботу о «больной» матери, он нанял сиделку. Целую неделю она приходила к ней и ухаживала: водила по дому, убирала, помогала облегчить боль и делала еще много бесполезных вещей. Жалкое зрелище. Я же сидел в своей комнате, читал, смотрел фильмы и любимые программы по телевизору. Изредка – исключительно ради приличия – я приходил к ней в комнату и сидел с ней. А в голове были лишь мысли о побеге.

В один прекрасный день – кажется, это случилось через неделю – мы с отцом обнаружили маму мертвой. Это был самый запоминающийся и невероятно счастливый момент в моей жизни. Как только я увидел труп матери, все мое нутро восторжествовало. Я еле скрыл восторг! Ведь при смерти любого близкого человека обязательно нужно плакать, но я так и не проронил ни одной слезинки – ни в тот день, ни потом. Родственники списали это на шок.

Врачи, приехавшие за маминым трупом, сказали, что она умерла от удушья. Я так и не узнал всех подробностей. Мне никто ничего не сказал. Знаю только, что дядя Эрик все уладил.

Через три дня были похороны, и я еле выдержал соболезнования со стороны родственников и знакомых. Весь день они надоедали мне своими «бедный мальчик, остался без матери» и все такое.

Мне стало намного проще жить. Никто не мешал мне делать то, что я хочу. После смерти матери отец стал пить еще сильнее, но меня это не волнует. Я презираю отца, хотя он ничего плохого мне не делает. В общем, теперь все просто замечательно!

Я выскальзываю из авто и спешу к особняку Уильямс. Чертова погода: пока шла, вся промокла! Холодный дождь бьет меня по лицу и телу, мокрая одежда уже прилипла к коже. Вода смешивается с слезами, которые ручьем льются из моих глаз.

Я вбегаю на крыльцо и нажимаю кнопку звонка. Проходит минута, но мне никто не открывает. Неужели она знает, что это я? Неужели она даже дверь мне не откроет? Или ее просто нет дома? Мне становится еще больнее. Хочется упасть на землю и рыдать, но я решаю позвонить еще раз. Дверь распахивается; передо мной стоит Мелисса с растрепанными светлыми волосами и книгой в руках. Она выглядит так, будто только что проснулась: немного щурит глаза от дневного света. На ней ярко-бирюзовый плюшевый костюм и забавные домашние тапочки. Она явно не ожидала увидеть меня в такую погоду, да еще и в таком виде.

– О, боже, Лидия! Входи, скорее! – Она закрывает книгу и пропускает меня в дом. – Ты вся мокрая. Поднимайся в мою комнату.

Я бросаю на подругу осторожный взгляд: мне по-прежнему стыдно смотреть ей в глаза. Я медленно поднимаюсь наверх. У Лиссы в комнате как всегда пахнет свежесрезанными цветами – в основном, ирисами – и свежей выпечкой.

– Кого-то ждешь? – спрашивает она, входя в комнату.

– Нет, – выдавливаю я сквозь слезы.

– Тогда умойся и снимай с себя мокрую одежду.

Я как можно быстрее бегу в ванную: смываю потекшую тушь и кровь. Горячая вода разъедает треснувшую кожу на губе и щиплет. Я жмурюсь от мерзкой боли. Смотрю на себя в навесное зеркало, вижу опухшее от плача лицо, черные круги под глазами и красные от крови губы. Я вздыхаю. Чувствую напряжение. Сердце съеживается.

Я медленно снимаю с себя одежду и в одном нижнем белье возвращаюсь в комнату. Постель Мелиссы уже расправлена.

– Давай, ложись.

Я ныряю в теплую постель подруги и укрываюсь мягким одеялом.

– Что с лицом? – уже совсем другим тоном спрашивает она.

Мое лицо кривится в отвратительной гримасе, и я начинаю плакать. Мелисса протягивает мне мягкое полотенце небесного цвета и пытается заглянуть в глаза.

– Это он? Скажи мне, это Джонс? – Я молчу. – Понятно. Можешь не отвечать. – Я продолжаю громко рыдать. Наверное, меня слышит не только Дарем, но и вся Северная Каролина.

– Лидия, Лидия, ну, почему ты меня не послушала? – еле слышно шепчет подруга и пристально смотрит на меня. – Лидия, я так хотела быть рядом!

– Лисса, почему это происходит?

– А чего ты ждала от психопата? Любви?

Я каждой клеточкой ощущаю, что Мелиссе тяжело со мной говорить. Она все еще сильно обижена. А я так сильно люблю ее! Только сейчас до меня начинает доходить, что ближе, чем она, у меня никого нет. Как же мне стыдно! Я привстаю, прикрываю рот руками и продолжаю плакать.

– Пожалуйста, прости меня!

– Я тебя уже простила. Но мне было больно видеть, как родного и близкого мне человека губит какой-то моральный урод. Знаешь, сейчас все гораздо лучше: я не мучаю себя, а вы с Крисом почти не мучаете меня. Лидия, давай я вызову доктора, вдруг что-то серьезное?