Мы собираемся спустить яхту на воду дней через десять. Пока не решили, как ее назовем. Когда мы ее купили, она называлась „Пенелопа-II“, но это слишком заумное название для бывшего боксера. Ну если я завел об этом разговор, хочу сказать, что никто здесь не дерется. Они, правда, отчаянно спорят, порой очень громко, но никто никого при этом не трогает и пальцем. Как приятно здесь войти в бар, заранее зная, что тебе не придется прокладывать себе путь назад, к выходу, кулаками. Говорят, что все обстоит по-другому к югу от Неаполя, но я не знаю, ничего не могу сказать.

Хозяин верфи – отличный парень, судя по моим разговорам с другими, убедился, что не берет с нас лишних денег, и помогает во всем. Даже организовал для нас два чартерных рейса. Один – в июне, второй – в июле. Говорит, что будут и другие клиенты. У меня бывали драки с итальянцами в Соединенных Штатах, но здешние итальянцы – совершенно другие. Очень приятные люди. Я выучил несколько итальянских слов, только, конечно, не смогу пока произнести по-итальянски речь.

Когда мы спустим яхту на воду, то ее капитаном станет Дуайер, хотя я купил ее на свои деньги. У него есть все необходимые документы третьего помощника, и он знает, как управляться яхтой. Но он меня учит всему, что знает сам. В тот день, когда я выйду в открытое море и ни в кого не врежусь на траверсе, я назначу себя капитаном. После того как начнем зарабатывать, все доходы будем делить поровну, потому что он – отличный парень, и я не могу обходиться без него.

Еще раз напоминаю тебе о твоем обещании ничего не сообщать обо мне Руди. Если только он узнает, что я совершил такой безумный поступок, купил худую старую яхту в Италии на деньги, которые он заработал для меня, он совершит харакири. У него совершенно другое представление о деньгах – это те бумажки, которые хранятся в банке. Ну, каждый волен поступать, как нравится. Как только я поставлю свой бизнес на солидную основу, как только начну получать прибыль, сразу же напишу ему и приглашу его в круиз вместе с женой. Бесплатно. Тогда он убедится сам – такой ли уж тупой у него брат.

Ты мне пишешь нечасто, и из твоих писем у меня складывается впечатление, что не все у тебя гладко. Может, тебе стоит сменить работу, заняться чем-то другим? Если бы только мой друг Дуайер не слишком смахивал на педика, на что мне, конечно, абсолютно наплевать, я попросил бы тебя выйти за него замуж, и у нас в таком случае на борту появился бы свой кок. Шутка.

Если у тебя есть богатые друзья, которым хотелось бы совершить круиз по Средиземному морю нынешним летом, порекомендуй им меня. Это уже не шутка.

Может, вам с Руди покажется, что я рехнулся, как это так, твой брат и вдруг капитан на яхте, но думаю, что у меня это в крови. Ты же знаешь, что наш отец ходил под парусом по Гудзону. Но вот однажды оказался перебор. Не такая уж и шутка.

Наша яхта покрашена в белый цвет с голубой полосой. Она выглядит как новенькая. Не жалко отвалить за нее и миллион долларов. Хозяин верфи говорит, что может хоть сейчас продать ее и получить десять тысяч долларов чистой прибыли. Но мы ее продавать не будем.

Если случайно окажешься в Нью-Йорке, прошу тебя, сделай одолжение. Разузнай, где моя жена, что она сейчас делает и что с моим сыном. Я не скучаю по американскому флагу, по ярким огням городов, но я страшно скучаю по своему пацану.

Пишу тебе такое длинное письмо только потому, что у нас идет такой дождь, словно он озверел. И в результате мы не можем покрыть во второй раз краской рубку (голубой). Плюнь в глаза тому, кто станет уверять тебя, что на Средиземноморье никогда не идут дожди. Сегодня на камбузе суетится Дуайер. Он зовет меня есть. Ты себе и представить не можешь, какая здесь стоит вонь от его стряпни. С любовью, целую тебя, твой Том».

Ну вот, повсюду дождь – в Порто-Санто-Стефано, в Венеции, в Калифорнии. Джордахам никогда не везло с погодой. Но двоим из них, по крайней мере, везет с другим, пусть даже только на один сезон.

– Пять часов дня – самое паршивое время суток, – вслух произнесла Гретхен. Чтобы избавиться от жалости к самой себе, она задернула шторы и налила себе еще в стакан виски.

Ливень не прекратился и в семь. Гретхен села в машину и поехала на Уилширский бульвар за Кози Крумаха. Она медленно, со всей осторожностью спустилась с холма, а потоки воды глубиной шесть дюймов неслись, обгоняя ее, булькали, натыкаясь на шины. Беверли-Хиллз – город тысячи рек.

Кози готовился получить степень кандидата по социологии, и они посещали два общих курса, поэтому иногда занимались вместе, особенно перед экзаменами.

До этого он учился в Оксфорде, был старше других студентов и, кажется, более интеллигентным, решила Гретхен. Он приехал из Ганы, и правительство выплачивало ему стипендию. Она знала, что на такую стипендию сильно не пошикуешь, и поэтому, когда приглашала к себе позаниматься, всегда угощала его обедом.

Гретхен была уверена, что он постоянно недоедает, но он никогда не заводил об этом разговор. Она никогда не осмеливалась посещать с ним рестораны, расположенные слишком далеко от студенческого городка, – никогда ведь не знаешь, как отреагируют официантки, если вдруг белая женщина покажется в их заведении с чернокожим, несмотря на то что он всегда безукоризненно одет и говорит по-английски с оксфордским произношением. В аудитории никаких недоразумений не возникало, и два-три профессора, судя по всему, не считали зазорным прислушиваться к его мнению. С Гретхен он всегда был подчеркнуто вежлив, но держался несколько отчужденно, в общем, вел себя как преподаватель со студенткой. Он никогда не видел ни одной картины Колина. У него нет времени ходить в кино, признался он ей однажды. Она никогда не видела его в компании девушек, и у него, судя по всему, не было друзей, кроме нее, если считать ее его другом.

Он обычно садился к ней в машину на углу Родео и Уилширского бульвара в Беверли-Хиллз. У него не было машины, он обычно подъезжал к Уилширскому бульвару на автобусе от Вествуда, где жил неподалеку от студенческого городка. Она ехала по бульвару, напряженно вглядываясь в забрызганное мокрое ветровое стекло: дождь был такой сильный, что дворники не справлялись с потоками воды. Кози стоял, как и обычно, на углу. Он был без плаща и даже не поднял воротник пиджака, чтобы защититься от воды. Вскинув голову, он вглядывался сквозь мокрые линзы очков в размытые очертания потока уличного движения с таким видом, будто любовался парадом.

Подъехав к нему, она остановилась, открыла дверцу, и он размеренно, как бы с ленцой, влез в машину. Дождевая вода капала с его одежды, тут же образовав лужицу на полу вокруг его ботинок.

– Кози! Ты ведь мог и утонуть, – упрекнула она его. – Почему ты не ждал меня в подъезде, по крайней мере?

– В моем племени, моя дорогая, – ответил он с достоинством, – мужчины не убегают, когда с неба проливается немного воды.

Она рассердилась.

– В моем племени, в моем племени, – передразнила она его, – в моем племени белых слабаков у мужчин довольно здравого смысла, чтобы укрыться от дождя. Ты… ты…– она напрягала мозг в поисках нужного обидного слова, – ты – израильтянин, – вдруг выпалила она.